— Бросьте, прапорщик. А то обывателям не все равно — белые, красные… Бьемся за народ, а ему — плевать, — сказал второй офицер.
— На вас, — не удержался Лоськов.
— Ну, ты, — сократись… — ощерился прапорщик. — Красная рожа.
— А ты — белая, не уступил Лоськов.
— Отставить, — прикрикнул Бритин. — Мы, кажется, едем не на пикник? — укоризненно взглянул он на офицеров.
Остановились у здания с трехцветным российским флагом.
— Прошу, — прапорщик пошел впереди, указывая дорогу.
Навстречу то и дело попадались офицеры, некоторые останавливались и провожали удивленными, а то и ненавистными взглядами. Вошли в приемную, адъютант, увешанный аксельбантами, вскочил и исчез за дверьми кабинета. Через мгновение он возвратился и пригласил войти.
Бритин и Лоськов машинально оправили гимнастерки и пересекли порог. У стола стоял офицер высокого роста в тщательно отутюженном кителе — это сразу бросилось в глаза, — на вид ему было около Сорока. Некоторое время он вглядывался в лица гостей.
— Подполковник Калинников. Господин Бритин и господин Лоськов?
— Да, — сухо сказал Бритин. — Приступим к делу?
— Ваши полномочия, господа. В свою очередь, позвольте предъявить свои, — он протянул лист плотной белой бумаги.
Бритин отдал сложенную вчетверо «верительную грамоту», подумав, что крайне несолидно в обмен на столь роскошный лист отдавать мятую бумажку…
— Откуда вы знаете, о чем думал Бритин? — насмешливо прищурился Краузе.
— От Бритина.
— Извольте объяснить.
— Да просто… Позже мы взяли Бритина и Ломова в плен, и перед расстрелом оба дали показания. Ломов и был тем самым большевистским помощником. Нарочно остался до прихода красных на станции и Севастьяновым пожертвовал, мерзавец… Очень уж важен им был этот обмен…
— Отчего же Ломов стал служить большевикам?
— Я спросил его об этом…
— Что же он ответил?
— Какую-то высокопарную чушь понес, вроде того, что отдельные люди могут заблуждаться, народ же — никогда.
— Вы полагаете это высокопарной чушью?
— А вы?
— Что вам сказать? Весь немецкий народ пошел за фюрером. Как вы думаете, правы ли немцы? Отвечать не нужно. В свою очередь, предваряя ваш довод, скажу так: да, русские пошли за большевиками. Но это — совсем другое дело. Это массовый гипноз, или психоз, а от болезней лечат. Мы для этого сюда и пришли. А Севастьянов? Что стало с ним?
— Не знаю. Я никогда его больше не видел. Скорее всего, большевики его шлепнули.
— Шлепнули?
— Во время гражданской войны так именовали расстрел.
— Вы не утомились? Может быть, кофе, чаю? Бутерброды? Нет? Тогда продолжайте.
— Этот Калинников был отцом девушки… Извините. Я что-то плохо стал говорить по-русски. Короче: в его дочь был влюблен мой друг, прапорщик Самохвалов. Митя… — Корочкин замолчал. Краузе тоже молчал, не сводя с Корочкина внимательных глаз.
— Калинников нам с вами не очень нужен, — сказал Корочкин, — но я не выбрасываю его из рассказа, чтобы вам было понятнее…
— Я телефонировал, — сказал Калинников, — наши согласны на обмен. Процедура такова: мы погрузим арестованных на дрезину и подвезем их к разъезду «242-я верста». Остановимся у столба. Вторая дрезина с «максимом» пойдет сзади, в десяти метрах. Вы поступите аналогично. Сопровождать арестованных офицеров должен кто-то из вас.
— Я, — сказал Бритин. — Потом что?
— Наши дрезины остановятся в пяти метрах друг от друга, дрезины с пулеметами — соответственно в двадцати… Стоять будем ровно минуту, по секундомеру. У вас есть?
— Найдем.
— Хорошо. Через минуту дрезины с пулеметами, обе одновременно, дадут задний ход и со скоростью 30 верст в час начнут разъезжаться. Там в обе стороны поворот, и уже через сто метров ни ваш, ни наш пулемет цели поразить не сможет. Сверим часы: встреча завтра, ровно в 10.
— Условия приняты. Позвольте вопрос: если по каким-то причинам одна… или даже обе стороны не смогут доставить подлежащих обмену?
— В этом случае все четыре дрезины явятся к месту вовремя. Мы обменяемся информацией и расстанемся.
— А… гарантии?
Калинников пожал плечами:
— Слово офицера и дворянина.
— Что ж… Слово большевика и комиссара. — Бритин и Лоськов направились к дверям.
Без стука вошел Курт:
— Справка подлинная. И еще: задержан функционер… Если прикажете…
— Давайте.
Два унтер-офицера втолкнули в кабинет человека в штатском. Он выпрямился и спокойно осмотрелся. Корочкин узнал заместителя начальника лагеря по воспитательной работе Аникеева.