Иван Ильич своего человека у чёрного крыльца оставил, чтобы в случае чего весть ему подать. Сказал, спать ложиться не будет.
Варвара Михайловна, Александра Даниловича золовка, его лекаря в последнюю минуту подослала: пусть подежурит. Заботливая. Об Александре Даниловиче. Так всю жизнь надышаться на него горбунья не может. Умница. Посчастливилось ему.
Сам светлейший обещал в случае чего словечко перед государем замолвить. Только никому его словечко нужно не будет. Вышел светлейший из случая. Нынче ему Иван Ильич, а не он Ивану Ильичу нужен. Государь за его грешки крепко взялся. Не иначе кто наговорил. У кого грешков-то нету. Кто Богу не грешен, царю не виноват. Всё случай да обстоятельства.
Сам примчался. Государь примчался. Ехать от его дворца всего ничего, а кони в мыле. Храпят.
Из кареты на крыльцо — все двери перед ним настежь. «Где? Где именинница-то ваша?» Челядь врассыпную. Одна Катерина Иоанновна выступила: «В опочивальню, государь дядюшка, пожалуйте».
Шубы не скинул. Ботфортов не отряхнул. У постели остановился:
— Докладывай, племянненка, докладывай, роженица, какого сраму на двор царский приволокла.
Откуда силы взялись: на подушках приподнялась. Гневом зашлась:
— Откуда же сраму, государь?
— Приваляла дитё, приваляла!
— Приваляла бы, кабы не от законного родителя.
— Законного? Что несёшь, Прасковья?
— А то, что от супруга венчанного, церковью благословлённого.
— Венчанного? Где нашла? Кто посмел?
Катерина Иоанновна из угла выступила:
— Сам, государь дядюшка, хвалить его изволишь, сам что ни день с ним совещаешься.
— Кто, спрашиваю?!
— Кто, государь дядюшка, тебе «Воинский регламент» сочинял, кто тебе города в Персидском походе брал?
— Мамонов, что ли?!
— Генерал-майор Дмитриев-Мамонов Иван Ильич.
— Полюбовник твой, царевна, значит.
— Сказала, государь, супруг законный.
— Венчались где? Какой это поп такой отчаянный? Я с ним разберусь. Я ему мозги вправлю!
— В Москве венчались. В Старых Палачах. У отца Иродиона.
— Моего персонных дел мастера брата? Ивана Никитина брата?
— У него.
— Почему в Старых Палачах? В чужом приходе? Крыться решили?
— Зачем же, государь, отец Иродион в Измайлове больше не служит. Как мы с маменькой в Петербург перебрались, отпускную взял, в приход перешёл у Тверских ворот. И оглашение было.
— Вот как. А мне ни одна живая душа не донесла. Разберусь. Со всеми разберусь! Родила кого?
— Мальчика, государь.
— Жив?
— Благодарение Богу.
— Благодарение, говоришь. Имя выбрали?
— Иоанн. В честь родителя моего покойного государя Иоанна Алексеевича.
— Брат тут ни при чём. Его и поминать не смей. Бумага есть? Чернила? Сюда быстро тащите! Напишешь, что за себя и за младенца своего Ивана Дмитриева-Мамонова и всех последующих потомков навеки отрекаешься от российского престола и отношения к нему иметь не будешь. Ты, Катерина, напиши, она подпишет.
— Не трудись зазря, сестрица.
— Что ещё за зазря? О чём ты, строптивица?
— Отречения подписывать не стану. Хоть и далеко мне с детьми моими до престола, а подписывать не стану. Не ждите.
— Прасковьюшка, сестрица, да что ты?
— Прасковья!!! Сгною!!!
— Твоя воля, государь, а подписывать не стану. Сестёр моих отрекаться не заставлял, а меня одну выбрал? Нет на то моего согласия и не будет!
— Послать за Мамоновым немедля!
— И Мамонов тебе, государь, не поможет. Наше это дело — царское, семейное. Никакой супруг мне здесь ничего не прикажет. Нет!!!
— Аньхен, Аньхен! Господи, да скорее же! Неужто ничего не слышишь?
— Что, Лизанька? Ты о чём?
— Крики! Крики — ровно бьют кого смертным боем. Мужик кричит, ой, как кричит-то! Я думала под окнами. Затаилась вся.
— Под окнами! У батюшки в покоях — вот тебе и окна!
— Поначалу голосов столько было. Громких. А потом...
— Меня Маврушка кликнула. Мы с ней в переходе стояли. К батюшке в покои кого-то повели.