— Да ведь никогда такого не было, чтобы во дворце. Ой, убивают... Маврушка-то где? Неужто ничего не вызнала?
— Я ей крикнула, чтобы к тебе, Аньхен, бежала, коли чего доведается. Услыхала ли, не знаю. А я к себе нипочём не пойду — страх какой.
— А государыня где? Ведь слышит же. Она всегда первой бежит батюшку умилостивлять, а тут... О, Господи...
— И к государыне не пойду — ещё под горячую руку попадёшь.
— Вчера вроде ничего такого с вечера не случалось. Государь на куртаге веселился. Даже танец один протанцевал. Курил много.
— Нет, Аньхен, это с утра кто-то с вестью к государю явился. Маврушка дозналась, будто Александра Даниловича велено было позвать.
— Так не его же... Он-то стерпит.
— Разговор с ним был. Государь батюшка даже денщика выгнал — на особности с ним толковать принялся. Потом уж и Ваську Поспелова позвали. Слуги слыхали — пока дверь не затворилась — в ноги батюшке кинулся, «Помилуй, государь», кричать принялся. Да вот и Маврушка. Говори же, говори скорее, что сталося!
— Государыни царевны, не знаю с чего и начинать.
— Ты-то не знаешь?
— Не случалось ещё во дворцах такой стыдобы, потому и не знаю.
— Стыдобы?!
— Да ты что, Маврушка, в себе ли?
— Сама толком не знаю, царевны, ничего больше не знаю. Царевна Прасковья Иоанновна — ох, язык не поворачивается!
— Прасковья? Что с ней?
— Государыни царевны, только меня не выдавайте, что вам рассказала. Со мной расправа государева куда какой короткой будет.
— Да скажешь, наконец, или нет?
— Царевна Прасковья Иоанновна, помните, на куртагах танцевать перестала, букой такой заделалася.
— Что тут помнить — никогда бойкой не бывала. А тут хворала.
— Хворала! Так только говорилось, а на самом деле на сносях была наша молчунья.
— Ты что, Маврушка?!
— Да как такое случиться могло?!
— Да вот взяло и случилося. Родила наша царевна. Родила! Сыночка! Живёхонького! Здоровёхонького! В ночь родила, а государь к утру и узнал.
— Господи, что ж теперь будет!
— А Александр Данилович при чём?
— Погоди, погоди, Лизанька. Ты, Маврушка, толком скажи, кого бьют-то у государя батюшки?
— Ой, Аньхен, кого сгоряча бьют, того и бьют. Лучше узнать, кто отец-то младенчику? Его, что ли, бьют?
— Ой, государыни царевны, как есть ум за разум заходит. Родитель-то робёночка Иван Ильич Дмитриев-Мамонов, его государь не бил и, сказывают, и к ответу не призывал.
— Иван Ильич? Старый такой? Ну, уж и придумала Прасковья!
— Как ты о глупостях таких, Лизанька! При чём тут старый — молодой. Откуда Прасковья Иоанновна смелости такой набралась?
— Правильно, государыня царевна! Не то что смелости набралась, а ещё и договориться умудрилась. Сбила старика с пути истинного, как есть сбила, скромница наша.
— И на сколько же лет наш боярин царевны старше будет? Вдовец ведь? Прямо как у царевны Софьи Алексеевны любимец-то её — князь Голицын.
— Вот и неправда! Голицын на двадцать с лишним лет правительницы старше был. Мало что седой, внуков полон двор. А Иван Ильич — я уж посчитала — на четырнадцать-то всего.
— Когда, Маврушка, успела!
— Во дворце каждая стенка ли, дверка ли все тайны вышёптывает. Тут никому не скрыться.
— Будет вам, как сороки застрекотали. О деле давайте. Говоришь, Дмитриева-Мамонова государь батюшка не распекал?
— Может, где ещё, а во дворце нет.
— А светлейшему за что досталося?
— За сводничество.
— И что он удумал?
— Чего удумал? И царевна к нему на двор, и Иван Ильич будто по делам к нему же. Вот дело-то и состоялося.
— И кто бы государю батюшке обо всём донёс?
— Полно тебе, Анна Петровна! Какая премудрость до всего дознаться, коли дитё в колыбели орёт. Один не донёс, другой бы постарался. Как на сквозном ветру.
— А Поспелов при чём?
— При том же. Сводничал по сговору со светлейшим. Похоже, государь обоих так накостылял, что любо-дорого. Вон как вопят. Поди, долгонько ни лечь, ни сесть не смогут.
— Аньхен, государь батюшка, поди, позже с родителями младенчика разберётся. Вот уж Прасковьюшке не позавидуешь!
— А ты, государыня царевна Елизавета Петровна, раньше времени за других не решай. Сказывают, государь уж с Прасковьей Иоанновной дискур имел. Будто бы сам к ней во дворец заехал, сам собственными глазами во всём убедился. Вот как!