— Я не думаю, чтобы нам стоило начинать перечислять наших предков.
— Вы имеете в виду вашу родительницу, принцесса? Но я бы никогда не позволил себе никаких намёков!
— На что именно, ваше высочество? Я не могу сказать, что хорошо разбираюсь в генеалогии царствующих домов Европы, но ещё совсем недавно, немногим больше ста лет назад, царь Борис собирался выдать свою дочь царевну Ксению за принца Густава, сына Эрика XIV и Катарины Монсдоттер, насколько я помню, дочери простого солдата, ставшей шведской королевой. Я ошибаюсь?
— Конечно, нет! Как вы с вашими знаниями и вашей скрупулёзностью, принцесса, можете ошибаться. Но вы меня обвиняете в бестактности, которой я не совершал.
— Тем лучше, герцог.
— Да, да, тем лучше. Но сейчас государь решил лишить вашу родительницу прав на российский престол.
— Вы так в этом уверены?
— Ни минуты не сомневаюсь. Казнь этого прощелыги Вилима Монса тому порукой.
— Вы ещё недавно очень благосклонно о нём отзывались, герцог.
— Я не знал его истинного лица, тем более его сомнительных похождений. Но как бы там ни было, эта ситуация открывает перед вами, как старшей дочерью царя, новые возможности, и их не следует упускать.
— Всё находится в воле государя.
— Неправда, принцесса! Все знают, как его величество считается с вашим мнением, как вас ценит, и вообще ходят разговоры...
— Мне не хотелось бы повторять, герцог, что я не люблю разговоров. Если у моего родителя появится необходимость что-то мне сообщить, он сделает это сам.
— Вы готовы покорно ждать этой минуты, при том, что она может оказаться для вас совершенно неблагоприятной.
— Я всего лишь дочь, уважающая своего отца.
— Я иногда думаю, принцесса, сколько в вас действительной кротости и сколько нежелания делиться своими знаниями. Между тем эти знания могли бы оказаться чрезвычайно полезными нам обоим.
— Нам, принц? Но ведь обручение ещё не состоялось.
— Между тем принцесса Елизавета куда щедрее делится своими новостями и не придаёт им особого значения. Она никогда не бывает так закована в броню неприступности, как вы.
— Что делать, герцог, у каждого свой характер.
— И ваш не из лёгких! Так вот, чтобы разбить эту броню, я всё же скажу о слухах. Его величество предполагает внести условием в брачный контракт отказ ваш за вас самих и за ваших будущих потомков от притязаний на российский престол. Вы считаете это справедливым?
— Но на предварительных переговорах вы приняли это условие?
— Это было до казни Монса.
— Но вы не договариваете, герцог.
— Не договариваю? Что именно вы имеете в виду, принцесса?
— Секретный параграф. Государь знакомил вас с ним, как, впрочем, и меня. Параграф о сукцессии.
— Ну, да. Но это всё так неопределённо.
— Согласна. И тем не менее. Государь оставляет за собой право призвать на российский престол одного из наших детей.
— Но эти дети ещё должны родиться, а вы знаете, сколько в вашей семье умирает детей ещё в младенческом возрасте. Мне сказали, что у вашей родительницы их было двенадцать, но пользуетесь добрым здравием — и надеюсь, будете пользоваться многие счастливые лета — только вы и принцесса Елизавета.
— Принц, я поворачиваю лошадь. Метель становится невыносимой, а наш разговор, право же, не имеет никакого смысла.
— Повернуть к дворцу мы, конечно, можем. Но умоляю вас, принцесса, постарайтесь поговорить с вашим родителем. У вас все права, да и кого его царское величество может ещё выбрать в качестве наследника?
— Вы говорите так, как будто век государя определён.
— Этого никто не может знать. И теперь, подумайте сами, государя не станет — на всё воля Божья! — до рождения нашего сына или до назначения его наследником короны. Тогда что?
— Тогда мне, если я стану вашей супругой, придётся остаться герцогиней Голштейн-Готторпской до конца моих дней.
— Но я считаю безумием при всех обстоятельствах уезжать из Петербурга в Голштинию. Настоящим безумием!
— Но почему же? Это ваши владения, и только на них вы вправе действительно рассчитывать.
— Голштиния и Петербург! Сразу видно, вы не выезжали из России. Повторяю, надо бороться за то, чтобы оставаться поблизости трона. На всякий случай.
— Вы даже предвидите такой случай, герцог?
— Да, неужели вы думаете, что светлейший князь Меншиков добровольно согласится со своей отставкой, отстранением от власти и источников доходов? Казнь Монса, при том, что он был его протектором, это казнь Меншикова.