— Ив мыслях такого не держал. С царевной, известно, ухо востро держать надобно, да это уж иной сказ. Ты же, государь, правды добиться собрался — разве не так?
— Прости меня, государь, на смелом слове, только зачем тебе эта правда сдалась? Царевну понадёжней припрятать надобно, а Циклера...
— Так полагаешь, Иван Григорьевич? Ладно, дело говоришь. Как оно у тебя там дальше в деле стоит?
— А так, что в феврале 13 дня явились в Преображенскую избу два стрельца — Елизарьев да Силин — и на Циклера донос принесли. Что намерен он вместе с окольничим Соковниным и стольником Пушкиным заговор измыслить.
— А этим двум чего понадобилось? Им чем не житьё было?
— Э, государь, у каждого за пазухой свой камешек припрятан. На всех государю не угодить, всем не потрафить. С Соковниным, сам понимаешь, за сестру покойную, боярыню Федосью Морозову, обида на сердце лежит, за сынка её единственного Иванушку.
И у Пушкина своё оправдание найдётся. Вон как под пытками Циклер признал, что простить тебе не смог упрёки в дружбе его старой с Милославским. Видишь, государь, одних упрёков хватило. А Софья Алексеевна...
— О Софье думать нечего: постриг, и весь сказ. Под клобуком о престоле раз и навсегда хлопотать перестанет. И Марфу Алексеевну тоже. И чтоб в разных монастырях сидели. Чтоб переписки никакой! И встречаться николи не могли!
— А как, ваше величество, насчёт заговорщиков — что суду-то сказать, о чём упредить, чтоб разнобою не случилось?
— Золотой ты человек, Иван Григорьевич, ничего не упустишь. Упредить! Что ж, так и поступим. Тело Ивана Милославского из могилы вырыть!
— Господи, государь, да на что тебе покойник сдался! Двенадцать лет в земле сырой лежит. Надо ли покой его тревожить?
— Замолчи, Фёдор Юрьевич! Надо! Ещё как надо! Другим в острастку.
— Так ведь прах там один, в гробу-то! Смрад один и тлен.
— А нам гроб раскрывать ни к чему. Вот как сделаем: поставим его под плахой, на которой заговорщиков казним. И им пострашнее будет, и другие призадумаются, как против царя Петра Алексеевича бунтовать, заговоры всякие затевать!
— День какой, государь, назначишь, на казнь-то?
— Назначу, Иван Григорьевич, тянуть не стану. Мне ехать в чужие края надобно, а тут на тебе — заговор!
— Может, повременишь, Пётр Алексеевич, при обстоятельствах таких?
— Плохо ты меня, Фёдор Юрьевич, знаешь. Ты у меня о державе пещись будешь, а я днём не поступлюсь. Пиши, Иван Григорьевич, — на Герасима-грачевника казнь состоится.
— Может, какой другой...
— Не будет другого, князь. Нетто забыл примету: на Герасима-грачевника кикимору выживают, по прилёту грачей о весне гадают: дружная ли будет. Вот мы её дружной и сотворим. Пиши: четвёртое марта! А дальше распоряжения будут: головы заговорщиков на железные рожки воткнуть и на несколько дней на Красной площади выставить для устрашения народу всенепременно. Как Васьки Голицына в Сергиевом Посаде. Сыновей Циклера в Курск на службу и в Москву николи не отпускать... Может, ещё людьми станут.
На площади народу не так чтобы много собралось. У эшафота толпятся, а в улицах ни души.
— Как полагаешь, Фёдор Юрьевич, заговорщиков жалеют?
— Ну, уж и жалеют! Если б и жалели, виду не показали. Праздник государь, сегодня. Пироги пекут, пиво мартовское пробуют. День такой — радошный. Кому охота на кровушку-то глядеть, хотя и преступную. Каждому до себя.
— Плохо похлопотали. Зря, что ли, головы полетят? Согнать надо было, Иван Григорьевич, силой согнать. Сам знаешь, недолгий век стрельцам остался, как ни крути, кончать с ними пора.
— Своё-то они, государь Пётр Алексеевич, отслужили. Кем, как не ими государство Московское воевало.
— Было — прошло. На старой телеге в дальнюю дорогу не поедешь. Ну, что там — всё готово, нет ли? Нам ещё в Новинское скакать — не ближний край. Владыка положил сегодня храм свой святить — опоздать можно, да не больно. Цариц с царевнами тоже не вижу.
— Как можно, государь. Государыня-царевна Наталья Алексеевна давно приехала — в возке дожидается. Солнце солнцем, а мартовское тепло не больно греет — зябкое.
— О царевне не спрашиваю. А что царицы наши?
— Царица Прасковья Фёдоровна тоже приехала. Прощения просила, что без царевен. Недомогают они у неё — о здоровье их печалуется.
— Без её царевен обойдёмся. А старшие где?