Деревья будто в сказке зеленью опушаться стали. Птицы запели. Благовест церковный громче стал, звончее — так и несётся над городом. Люди улыбаются. Никуда не спешат.
— И всё-таки этот день настал: вы уезжаете, Де Брюин.
— Если бы вы знали, ваше величество, с каким тяжёлым сердцем.
— Вы даже ошиблись в моём титуле. Я готова поверить, что рассеянность ваша порождена вашей растерянностью. После такой покойной жизни снова все неудобства дальней дороги.
— Я привык к ним, принцесса, и если бы меня что и могло смутить, то только холод. А он, слава Богу, выпустил меня из своих цепких объятий.
— Вы так и не привыкли к нему, Де Брюин?
— Откуда бы, ваше высочество. В моей родной Голландии, тем более в Италии, морозы в диковинку, а путешествовал я только по тёплым краям.
— Куда спешите и теперь. Никакие соблазны не могут вас удержать.
— У меня есть цель. И обязанности перед моими читателями.
— Если бы я могла вам предложить место придворного живописца...
— О, я благодарю вас за такую великую честь, ваше высочество!
— Я сказала, если бы, Де Брюин. Но у меня по-настоящему нет своего двора, и я не могу распоряжаться своим штатом.
— Я не понимаю вас, ваше высочество.
— Всё, что существует в царском доме, принадлежит моему брату. Только он выделяет деньги на содержание двора каждого из членов царской семьи, а нас очень много, поверьте мне.
— Но вы, ваше высочество, вы единственная, и его величество относится к вам с величайшим почтением.
— Да, единственная родная сестра. Это и много и немного. Всё зависит от того, насколько точно я буду угадывать и выполнять желания его величества. А так... Вообразите себе, у его величества есть шесть тёток по отцу, и ни одна не пожелала променять теремную жизнь на монастырскую. Вы познакомились с вдовой брата государя?
— И очарован обходительностью и простотой обращения царицы Прасковьи, как и красотой её юных дочерей.
— Вы умеете быть любезным, Де Брюин.
— Это моя обязанность, и притом непременная, ваше высочество.
— Не думаю, чтобы царица Прасковья понравилась вам своим обращением, и вряд ли вам пришлась по вкусу простота нравов её двора. Они заставляют вспомнить о недавнем прошлом Московии, закрытой для моды и порядков Европы. Но Бог с ней. Насколько я знаю, после окончания портретов вы ни разу не посетили Измайлово.
— Вы правы, ваше высочество, но не почему-нибудь...
— Оно показалось вам бедным и непохожим на жилище государей, не правда ли? Между тем вы, вероятно, заметили, рядом со старым дворцом брат строит для невестки новый. Это будут брусчатые хоромы, которые государь решил покрасить под кирпич. На самом деле государь очень благоволит к невестке.
— Но мне и старые хоромы показались очень представительными.
— Вы очень любезны, Де Брюин, но вы уезжаете, и это главное.
— Со стеснённым сердцем, ваше высочество.
— Вы повторяетесь.
— И буду повторяться, пока вновь не окажусь в вашей столице, ваше высочество.
— Вы рассчитываете снова оказаться у нас?
— Я говорил вам, ваше высочество, мой обратный путь я вижу только через Москву.
— Когда же это случится?
— Года через полтора-два.
— Боже, как долго.
— Но ведь и путь мой далёк и нелёгок, принцесса.
— Могу себе представить.
— Я хочу взять на себя смелость обеспокоить вас просьбой, принцесса. Если она обременительна, ради Бога, так и скажите. Я сумею понять.
— О чём вы, Де Брюин?
— На обратном пути я хотел бы задержаться в Москве. Хотя бы ненадолго. Но государь не выразил никакого желания меня вновь здесь видеть. Я в растерянности.
— Государь мог быть занят иными мыслями. Я, это я вас приглашаю задержаться в Москве. Вы будете моим гостем.
— О, ваше высочество, я так тронут!
— Для этого есть полное основание: вам надо ещё поправить ваш вид Москвы из Воробьевского дворца, не правда ли?
— Вот оно как с иноземцами-то, государь, получается. Ты к ним всей душой, а они к тебе всей спиной.
— Что это на тебя нашло, Князь-Кесарь?
— На меня, говоришь, государь, нашло. А может, на кого другого, кто тебе Мартина Нейгебауэра воспитателем царевича сосватал?