Кто б это был? Лучше кругом не спрашивать. Сплётки пойдут, братец разгневается. Одно братец помянул: пленная это. Веры не нашей. И языка нашего толком не знает, хоть худо-бедно изъясниться может. То ли вдова по солдате, то ли мужняя жена. Выходит, происхождения самого простого.
Шум во дворе. Девицы со всех ног бегут:
— Государыня царевна, Александр Данилович приехал. До вашей милости, видно.
— Пусть зайдёт.
— Да не один он, государыня. — Варварушка всё доглядела. Может, вызнать успела: — В возке с Александром Даниловичем особа женского полу. Высокая. Статная. Мороз морозом, а грудь не запахнула. И руки в рукава прятать не стала. Будто холода не чует.
— Молода ли?
— Да в молодых летах, только в каких, не разглядишь. Ой, Александра Данилович, наконец-то!
— Ваше высочество, государыня царевна, приношу свои поклоны и наинижайшее верноподданническое усердие. Простить прошу, что в виде дорожном, неподобающем осмеливаюсь явиться перед вами. Только строжайший приказ вашего братца, а нашего великого государя заставил меня преступить правила приличия.
— Вон какой ты у нас иноземец, Меншиков. Не узнать! Разве что галстух — Дарья да Варвара Михайловны его выбирали.
— Премного вашим фрейлинам, ваше высочество, благодарен за знаки дружества и расположения.
— Вот им самим об этом и скажешь. А теперь о государевом деле.
— Его царское величество велел доставить к вам на двор пленную.
— Кто такая?
— Катерина Трубачёва.
— Выходит, русская, по фамилии судя.
— Прозвище это, государыня царевна, только и всего. А история её простая. Литвинка она. Из литовских крестьян. Родилась в Лифляндии.
— Лет-то ей сколько?
— Говорит, двадцать только-только исполнилось.
— Ну, и откуда взялась?
— Государь просил, чтобы ваша милость попридержали её. До поры что сам в Москву вернётся.
— Я с тобой в загадки, Александр Данилыч, играть не буду.
— Да загадок особых нет, государыня царевна. Сирота она. Как отца потеряли, мать девчонку в услужение отдала пастору одному. От пастора Катерина к суперинтенданту перешла. У того дочери были, так она много от них переняла. Грамоте научилась, рукодельничать, хозяйство вести.
— Да это мне зачем? Не о служанке говорим.
— Простите, государыня, заболтался.
— Так что — у суперинтенданта её и взяли в плен?
— Ни Боже мой! Суперинтендант из Лифляндии в Ливонию переехал, там и жених ей сыскался — шведский драгун. Обвенчались они, а на следующий день после свадьбы драгуна в полк забрали. Катерине опять пришлось в услужение идти, благо пастор нашёлся.
— Больно подробно жизнь ты её знаешь, Александр Данилович.
— Да разговорчива Катерина больно. Не хочешь знать, так узнаешь.
— С кем разговорчива? С тобой, что ли?
— И со мной, государыня царевна.
— Как это и с тобой?
— Тут так оно вышло, государыня царевна. Катерину в плен взяли. От пастора, а фельдмаршал Борис Петрович Шереметев её в услужение к себе взял. Справная. Добрая. Весёлая.
— А ты?
— А я у фельдмаршала Катерину занял.
— Глаз положил, значит.
— Без женской руки, государыня царевна, в походной жизни никак нельзя.
— А что девицы мои Арсеньевы к тебе рвутся, этого мало?
— Гостьям дорогим за доброе внимание и радение завсегда благодарность и признательность. Так они как приехали, так и уедут. Походное житьё не для них.
— Им о Катерине расскажешь ли?
— Как можно, государыня царевна! Я о государевых делах ни с кем толка не веду.
— Вот оно что. Значит, Катерина...
— Государю последнее время услужала. Очень его величество доволен был. Потому и просил вас, государыня царевна, её, покуда суд да дело, приютить.
— Что ж, зови свою пленную, а сам к девицам своим поспешай. А то, не дай Господь, ревновать начнут, одна Дарьюшка нас в слезах утопит. Ступай с Богом.
Покои девиц от царевниных всего-то два шага. Только в переход вышел — Варвара из темноты, словно дожидалась.
— Александр Данилович!
— Варвара Михайловна, разговор у меня к тебе.
— Знаю, потому и решила встретить. О бабе, что привёз.
— О ней. От государя.
— Поняла.
— Вы уж пообходительней с ней. Катерина покладистая, ссор не ищет. Сама своего места ещё не знает. А государю нужна.
— Взамест Монсихи? Так с досады долго ли заниматься ею станет. С Монсихой, гляди, без малого десять лет — не шутки.