— В подголовнике... вынь... деньги там... осталися... себе рубль возьми... серебром... Рубль...
— Да что ты, матушка-царевна!
— Скорее... не успеешь… остальные князю... Василию Васильевичу... Голицыну... На похороны мои сёстры приедут... Царевне Марье... передай... скажи... скорее...
— Всё, всё исполню, царевна-матушка.
— На кресте поклянись... князю... Василию... в ссылку...
Келейница еле успела к стенке прижаться — дверь настежь. Отец Никита Никитин — глаза тёмные, шустрые. Всё оглядел:
— Поди прочь, сестра. Из келейки-то прочь выйди.
Выскочила. А сама под окошком замерла. Голоса еле слышны, а всё разобрать можно. Дохтур заговорил:
— Не жилица, нет.
— Надежды не оставляете, господин дохтур?
— Никакой, господа. Разрешите откланяться.
Царевна пить никак просит. Не загремел кувшин — не дали. Слова какие-то богослужебные заговорили. Подпевают. Ладаном потянуло. Как им про Софью-то сказать? А надобно. Обещалась ведь. Дверь приоткрыла — сердце в пятки ушло, а они уже с посхимленьем поздравляют — мать Софию. Слава тебе, Господи, хоть тут над царевной сжалился. Что это? Никак отходную читать стали, новопреставленной рабы твоея Софии...
А дни-то, дни какие стоят. Покойница как Андрея-наливу любила. Озими в наливе. Овёс до половины дорос. Греча на всходе... Всё в поле хотела. В Александрову слободу доехать. С сестрицами на последах повидаться...
— Родила, что ли, Амос Карлович?
— Благополучно разрешилась от бремени ваша служанка, ваше высочество. При складе её организма так и должно было быть.
— Не служанка она, Амос Карлович. Какая там служанка. Потому и беспокоюся, чтобы государю братцу доложить.
— Понимаю, ваше высочество. Но вот обрадовать не смогу.
— Как так? Кого родила-то Марта? Девочку, что ли?
— Нет, ваше высочество. Младенец был мужеского полу.
— Был? Как это был?
— Он родился очень слабым, ваше высочество. Так что госпожа Арсеньева распорядилась тот же час послать за священником для обряда крещения. Простые люди верят, что иногда обряд этот возвращает к жизни. Хотя, мне думается, что суеверие это...
— Не интересуют меня суеверия твои. Крестили, говоришь. В какую веру? Имя какое нарекли?
— В православную, ваше высочество. И нарекли именем Петра.
— Петра... Сколько прожил Пётр-то?
— Всего несколько часов. Я неотлучно при нём находился. Госпожа Арсеньева сказала, что такова ваша воля.
— Всё правда. А ко мне сама не собралася.
— Госпожа Арсеньева занята при родильнице. Та очень плачет.
— Ну, это ещё неизвестно, плакать или радоваться ей надо.
— Это её первенец, ваше высочество. Женщины очень сильно переживают именно первенцев. Потом для многих роды входят в привычку. Конечно, каждый младенец матери дорог, но самый первый!
— Значит, скончался Пётр Петрович. А Марта, говоришь, в порядке?
— Роженица больше всего убивалась, сможет ли она ещё иметь деток.
— Вот уж и впрямь в её-то положении причина убиваться. Однако пойду навещу её. А что ты ответил ей, Амос Карлович, на вопрос её? Будет ещё рожать, нет ли?
— На всё воля Божья, но с точки зрения медицины — почему бы и нет. Она здоровая, крепкая, телосложения мускулистого. Ей родить — не такой уж большой труд. Если понадобится.
— Понадобится ли, не понадобится, не знаю. Опять-таки слова ваши государю Петру Алексеевичу передать должна. А ну полюбопытствует.
— О, вы вполне можете, ваше высочество, успокоить государя. Но я обязан вам передать, ваше высочество, ещё одну странность. Роженица, оплакивая младенца, сказала, что надо было ей принять ортодоксальную веру, тогда её сын остался бы жив.
— Домысел больной!
— Она несколько раз возвращалась к этой мысли. И мы говорили с ней по-немецки, так что я не смог спутать смысл сказанного. Мне было странно и, не скрою, не совсем приятно слышать эти неразумные слова — ведь мы принадлежим с роженицей к одной конфессии, и даже сам государь говорил, более разумной и взвешенной, чем позиция ортодоксальной церкви. Я даже попенял ей, но роженица не обратила никакого внимания на мои доводы.
— У неё свои доводы, Аммос Карлович. И планы тоже. Но сказать и об этом я государю непременно скажу. Я и не думала, что они так серьёзны. К тому же Марта так некрасива, не правда ли?
— О, я не знаток по части того, что называют женской красотой. И не думал с кем бы то ни было роженицу сравнивать.