— Гена, будете ходить или нет? — спросил Сухомятин с доброжелательной иронией.
— Задавили мы Генку, не продыхнет никак, — оценил Воскобойник.
— Мало того что задавили — и камень сверху положили, — подтвердил свое положение Афиноген.
Он сделал аккуратный ход, укрепил центр. Со шприцем в нежной руке подошла к нему Люда.
— Гена, укол!
Сухомятин отвернулся, но краем глаза следил, как шприц вонзился под кожу.
— Не больно?
— Приятно очень. Людмила лучше всех делает уколы.
В присутствии представителя института Афиноген не рискнул ущипнуть сестренку, что, в общем–то, стало у них маленьким обрядовым действом. Воскобойник попробовал подменить его, но нарвался на железный отпор. Протянутую Гришину руку Люда отбила с такой силой, что звук получился как при выстреле из духового ружья.
— Много вас таких, — сказала Людмила, поощрительно глядя на Афиногена. — С длинными руками.
— Извиняюсь, — повинился Гриша. — Обознался!
— К чужим девушкам не приставай, — оборвал его Афиноген с нарочитой обидой. Под шумок этой интермедии Сухомятин сделал коварный ход. Партия затягивалась. Время шло. Сухомятин поглядывал на часы.
— Вам спать не пора, Гена?
— Доиграем.
Вернулся в палату Кисунов. Увидев посетителя, не снимая халата опрокинулся на кровать и засопел.
— Предлагаю ничью, — сказал Сухомятин.
— Почему ничью? — забеспокоился Гриша. — Партия — наша.
Кисунов сопел все навязчивее. Он многое сейчас мог сказать, но за день утомился и не собирался взвинчивать себя перед сном.
Показной запал, с которым Георгий Данилович начинал игру, сменился апатией и беспокойством. Он понимал, что рядом мучается, стесняясь раздеться, пожилой человек. Его самого заждались к ужину. Одна мысль заставила его чуть ли не вскочить с места: а вдруг Афиноген догадывается о тайном смысле его визита и нарочно ломает комедию, издевается над ним, над его нерешительностью и прозрачным маневрированием. Да нет, откуда — это невозможно! Часы показывали половину девятого.
— Ваш ход, Георгий Данилович.
И тут Сухомятин стал делать то, что он так часто делал в трудных случаях: он стал поддаваться, отступать. По лицу Афиногена он угадывал, что для того их партия уже не просто случайная шахматная встреча и победа в игре не просто случайная победа в одной партии, а нечто более значительное, определяющее, возможно, их будущие отношения. Ему и самому страстно хотелось поставить на место зарвавшегося молодого сотрудника. Для начала хотя бы в этой игре. Тем не менее наполовину бессознательно, а наполовину оправдывая себя невыгодными обстоятельствами, он сделал несколько заведомо слабых ходов. Афиноген не удивился и не обрадовался внезапному улучшению своей позиции. Глядя прямо в глаза Сухомятину, он просто и вежливо заметил:
— Я никогда не проигрываю, Георгий Данилович. Вы не расстраивайтесь.
Гриша Воскобойник носился по палате буреломом. Он много пробурчал невнятных слов, из которых можно было выделить только одну осмысленную фразу: «Говорил ему, двигай ладью. Нет. Не двинул! Тупой доцент!»
Доигрывалась партия в полном молчании. Устало и беззащитно улыбающийся Сухомятин подставлял фигуры, а Афиноген их брал. Зрелище было неприличное, какое–то стыдное. Гриша не выдержал и со словами: «В солдатиков оловянных тебе играть!» — выскочил в коридор. Кисунов отправился за вечерним кефиром.
— Сдаюсь, Гена, сдаюсь! — Сухомятин шутливо развел руками. — Отыграюсь в следующий раз.
— Давайте сразу.
— Нет, нет. Поздно. Я уж и так засиделся. Какой суровый у тебя сосед — этот пожилой. Я все ждал, что он встанет и, слова не говоря, вытолкает меня за дверь.
— Этот может.
Сухомятин замялся — вот он, удачный момент закинуть удочку. Но слова не шли с языка. Почему он должен унижаться, лукавить? Перед мальчишкой, а если по правде, то перед самим собой. До каких пор?
— В понедельник у нас собрание, Гена. Вам, наверное, сообщили ребята?.. Я так и думал. Пошумим, поспорим. Жалко, что вас не будет. Разговор важный, принципиальный. В присутствии дирекции.
— А я буду, — сказал Афиноген. — Я приду.
Сухомятин сделал жест, убеждающий: ну что вы, здоровье прежде всего. Он ожидал какого–нибудь вопроса, какого–нибудь словечка, за которое можно будет зацепиться и кое–что выяснить. Афиноген помалкивал. Минуты уходили.
— Да-a, Гена. Так вот бегаем, суетимся, кажется, заняты важными делами, а полоснет болезнь серпом по ногам, и вся наша беготня оказывается не такой уж значительной. У вас, конечно, ерунда, аппендицит. Бывают болезни пострашнее.
— Бывают, — в тон ответил Афиноген. — Еще какие. Ужасные бывают болезни.