Света спустилась со ступеньки, на которую было шагнула, вгляделась в его замороженное, действительно иссеченное какой–то старческой морщиной лицо (может, свет так падал), тихонько шепнула ему в самое ухо:
— Не плачь, дурачок. Я тебя жалею. Не нищим будешь милостыню у девушек вымаливать — повелителем будешь. Вот какая моя к тебе доброта и как я тебя отблагодарю за любовь…
Скаканула вверх, хлопнула дверь… прощай! Еле–еле дождался раннего утра, чтобы позвонить. Прикинул, что лучше всего перехватить Свету на пути от туалетного столика к завтраку. Точно по минутам рассчитал, позвонил:
— Алло! Это ты, Света?
— Нет, это гастроном.
— Света, мне только один вопрос спросить, можно?
— Может, с папой поговоришь?
— Я хочу что узнать–то, Светлана. Ты меня вчера пообещала отблагодарить. Так ведь для этого нам еще повидаться вроде бы нужно. И необходимо.
— Какая дерзость! Умыться девушке не дают. Розовые щечки ключевой водой ополоснуть. Телефон, что ли, отключить! Михаил Юрьевич, я хочу только один вопрос спросить — у вас совесть есть? Или вы ее в ресторанах пропили.
— Я серьезно, Светочка. Подожди, послушай. Если ты так вчера сказала, значит, у меня есть надежда? Значит, ты меня не совсем бросила? Я же ничего, только узнать.
В трубке щелкнуло, и он услышал привычный в разговорах с любимой звук отбоя: «ту–ту–ту».
«Ничего, — подумал Миша. — Потом позвоню на работу к ней. Разберемся…»
2
Ах, Федулинск, город влюбленных, разочарованных странников, тишайших бунтарей, личностей с неопределенными желаниями, образованных детей, веселых женщин, строителей, пьяниц, реалистов и чудаков; зеленый город, где я бывал проездом и хотел бы жить долго. Двухэтажные дома старого центра создают как бы котлован, окруженный коробками новых, чем дальше от центра, тем более многоэтажных строений. В северной части города, почти на лесной опушке, высится чудо федулинской архитектуры — серое двадцативосьмиэтажное здание, построенное в форме расползающегося куба. По этому небоскребу ориентируются заблудившиеся в городе или в лесу приезжие.
Подавленные масштабом и нездешней красотой строения местные власти не сразу смогли решить, как с наибольшей выгодой использовать его жилые помещения. Отдавать такой дом целиком под квартиры было, разумеется, абсурдно. Какое–то время шла невидимая, но яростная борьба между различными учреждениями и организациями за право получить прописку в новом доме. Побежденных в этой борьбе не оказалось. На первых трех этажах с комфортом разместились следующие организации: банно–прачечный трест, сберегательная касса, редакция городской газеты, контора по заготовке и сбыту трикотажных изделий, Общество охраны животных, клуб шляпной фабрики, ветеринарная лечебница, гостиница на 30 мест, строительно–монтажное управление, профилакторий НИИгаз, юридическая консультация и многие другие, перечислить которые нет возможности по той простой причине, что их вывески не уместились на общем рекламном стенде. Кроме того, на первом этаже расположились продовольственный и посудохозяйственный магазины, парикмахерская и кабинет частника–стоматолога.
Я жил в гостинице на третьем этаже, в маленьком уютном номере с восемью койками, семь из которых пустовали. Федулинск не пользуется международной известностью и не привлекает внимания туристов. Редкие командированные да гости солнечных республик, привозившие для продажи цветы и фрукты, — вот обычные постояльцы. Тетя Клаша, женщина сумеречного возраста, в одиночку справлялась с многочисленными обязанностями по обслуживанию клиентов. По утрам она добросовестно высиживала около часу в конторке при входе на этаж, выполняя работу и кассира, и администратора, и портье; потом исчезала на целый день и появлялась только поздно вечером, в бигудях и домашнем халате, для того, чтобы пройти по комнатам и напомнить лишний раз о жестких правилах проживания в гостинице. В штате состояла еще одна единица — безымянная, глухонемая старуха уборщица, которая в любое время суток могла возникнуть в номере и, ни на что не реагируя, произвести сокрушительную уборку с помощью огромной черной тряпки, нанизанной на бамбуковое удилище. Пресечь вторжение можно было, подарив уборщице полтинник. Вообще порядок в гостинице нельзя было назвать строгим. Например, как–то поздней ночью ко мне в номер вломился коренастый мужчина с вещмешком. Он осведомился не буду ли я возражать, если он переночует на одной из свободных коек.
— Тетю Клашу где–то черти носят, а вы вроде один, — сказал он. — Не возражаете?
Что мне оставалось делать?