Зачем же он тогда явился непрошеным гостем к Кремневу, который вежливо помалкивает, но наверняка строит какие–то догадки?
«Элементарная потребность в человеческом общении, — попытался сам с собой объясниться Мерзликин. — Что ж, это модно нынче. О делах говорить не стоит. А так просто посидеть, выпить рюмочку — почему бы и нет. Привыкли мы замыкаться каждый в своей скорлупе, а жизнь тем временем проходит. У меня почти в одиночестве. Мне–то, директору, с кем общаться? Со своими замами? Скучно. Скучных людей набрал себе в замы. Зато безопасных и покладистых. Сделай замом вот такого Кремнева, каждый день будешь как на горшке с углями сидеть».
— Загорели вы мало, — прервал паузу Юрий Андреевич. — Напрасно пренебрегаете ультрафиолетовыми лучами.
— Они мной пренебрегают. Сызмальства так. Погляди — здоровый бугай, верно? — директор редко переходил с Кремневым на «ты», так иногда, невзначай. — А солнце не прилипает ко мне. Никак. Обгореть могу до струпьев в два счета, а загореть, как люди, нормальным золотистым загаром — никак. Мучило ведь это когда–то. Сколько пустяков нас в молодости мучает, Юрий Андреевич? Не счесть.
— Много, — согласился Кремнев и крикнул в сторону дома. — Даша, скоро ты там с обедом?
Выглянула озабоченная Дарья Семеновна:
— Скоро, товарищи мужчины. Потерпите капельку.
— Да и какое там солнце с нашими порядками, — продолжал Мерзликин. — В моем кресле, если долго цел человек, то и хорошо, и загорать не надо. Радуйся, не гневи бога! По правде сказать, я же король без королевства и вдобавок вассал нескольких вассалов.
— Каких это?
— Посуди сам. Раньше нами руководило министерство. Все было ясно. Плохо, но ясно. Потом дали нам свободу, создали научно–производственные объединения по отраслям. Министерства, естественно, остались, но вроде нам предоставили право самостоятельно определять тематику исследований. Фикция, конечно, но приятно ласкает самолюбие. Определяйте на здоровье сами свое направление, а мы с вас спросим. Больше доверия, больше спроса. Ладно, ничего. Тем более, открылась перспектива прямого выхода в промышленность. НПО объединило и предприятия и НИИ. Отлично! Только мы разогнались приспосабливаться к новым лучезарным условиям, как — стоп, остановка. Оказалось, что руководство объединений видит в нас лишь некий резерв на случай прорывов на действующих или пусковых объектах.
Жаловаться, требовать — куда пойдешь? Не выше же министерства. А там и органа такого не предусмотрено, чтобы в наших «сварах» копаться. Нет, есть, конечно, техническое управление. Спаси и помилуй, Юрий Андреевич. Ты видел, кто там сидит? Генералы — вот кто. Вкрадчивые, мягкие генералы… Все, разумеется, достойные люди, образованные, деликатные, но уж очень далеки от науки. Они нами не руководят, а командуют, в какие бы доверительные формы это ни выливалось. Кстати, про деликатность я для объективности ввернул. Люди там сидят не промах, охулки на руку не положат, если уж что и делают нежно — так это держат нас, директоров, за горло. Не ворохнешься лишний раз.
— Беда, — усмехнулся Кремнев страданиям директора, как он понимал, преувеличенным. — Какой же выход?
Мерзликин угадал значение его ухмылки.
— A-а, ты мне не веришь! Да и не поверишь, пока на своей шкуре не испытаешь. Я тебе много крови попортил?.. Ладно, знаю, много. И каждый раз ты, дорогой Юрий Андреевич, думал, что наши недоразумения происходят оттого, что я, директор, не силен в науке. Верно, не так уж и силен. Но я–то с вами, ученой братией, из одного котла щи хлебаю. Что–нибудь это да значит? Значит, я спрашиваю?
— Конечно. Щи хлебать это…
— Теперь представь, в управлении нами руководят аппаратчики, которые настолько же в принципе далеки от науки, как я далек от ученика монтера Петьки. Это каково? Не тут ли корень зла? Утверждаю, наукой имеют право руководить только ученые, на худой конец такие директора, как ваш покорный слуга. Не согласен?
— Почему, идея здравая… Но как там у поэта. Нельзя в одну телегу впрячь коня и лань, кажется. Ученый, занявший пост администратора, вскоре автоматически перестает быть ученым. К сожалению.
— Перестает вести конкретные исследования. Это не совсем одно и то же. Свою душу ученого он сохраняет.