Месяц назад в длинной очереди в столовой Афиноген разоткровенничался с неким Федоровским, пожилым научным сотрудником с огнем во взгляде, вызванным, возможно, предвкушением горячей пищи. Прежде они только здоровались, а тут, под настроение, Афиноген поделился с ним дельными (как ему казалось) и тревожными соображениями о неразберихе в системе координации между ведомственными НИИ. Федоровский загорелся: нервически постанывал, мигал глазами, как семафор, и, наконец, оглянулся по сторонам и злым шепотом провозгласил:
— Всех пора на смену. Пора! Засиделись наши стариканы в теплых креслах. О чем может идти речь, если из директора песок сыплется. Если само слово «перемены» его бросает в дрожь… Вы все правильно говорите, юноша, у вас ясная голова, но никто вас не услышит. Они глухи.
— Кто? — испугался Афиноген.
— А вот… — И Федоровский повел рукой по стенам и затем, округлив глаза до беспамятства, ткнул перстом в потолок.
— Так уж все сразу? — усомнился Афиноген Данилов. Пылкий экстремист добродушно кивнул, взор его излучал колоссальную энергию; но он не выдержал роли до конца и расхохотался с раскатами и переливами, словно прогрохотал в столовой ранний весенний гром. «Разыграл, гад, — понял Данилов, — Пошутил надо мной, над балбесом».
Афиноген тогда не обиделся. Что–то постепенно потухало в нем; и вот сейчас он покорно съежился на скамеечке.
Афиноген рассказывал мне, что пошел учиться на экономиста, уверовав в реальную связь между жизненным уровнем людей и их духовным совершенством. Он предполагал, что чем лучше люди живут, тем лучше они становятся, во всяком случае должны становиться.
— Это не скучно, — уверял Афиноген. — Потому что необходимо. Экономика, если угодно, как история, соизмеряет поэзию и реальный факт… Количество буханок хлеба на душу человека она соотносит с его любовью к изящной словесности и искусству. Если экономикой будут заниматься люди с душами торгашей, произойдет непоправимый перекос в сторону буханок хлеба и джинсовых костюмов. Расчет превратится в плетку из цифр и инструкций, которой будут сбивать пыль с ушей у таких, как мы с тобой.
Выскочил из дверей здания озабоченный Семен Фролкин, за ним степенно вышел Сергей Никоненко. «Чудно́, — отметил Афиноген, — один бежит, другой шагает, а идут рядышком и даже спорят».
Коллеги заметили Афиногена, приблизились. Сергей посмотрел в сторону, брезгливо, как человек, вынужденный решать мировые проблемы из–за нехватки времени на бегу.
— Как поживает телекинез? — спросил у него Афиноген. — Почем нынче летающие тарелки?
Сергей оторвался от своих мыслей.
— Эх, Гена, — заметил он сочувственно, — ты хотел пошутить, а сморозил чушь. А ведь я тебя уважаю. В твоей пустой башке изредка бывают просветления. Поэтому даю совет: никогда не трепи языком ради красного словца. Экономь время. Постарайся понять, когда я тебе говорю.
— Страшная все же дыра — Федулинск, — пожаловался Фролкин. — Негде для ребенка купить свежего творога. Нету нигде, представляете. Утром еще на рынке бывает, а потом — все. Нигде нету.
Никоненко скривился, будто хлебнул купороса.
— Потолкуй с этакими людьми, — с искренней злостью произнес он, — творогу ему не хватило. Ая–яй! Господи, какой ужас!.. Судьба поколения находится в руках невежд и нытиков. Обожрись ты своим творогом, купи корову, только молчи. Даю тебе совет, Семка: большей частью старайся молчать. Иначе с тобой не возможно рядом быть. Молчащий человек всегда умен. Заметь это.
— Заведешь семью, тогда узнаешь, — слабо огрызнулся Фролкин, — да еще если жена работает. Это вам, братцы, не о телепатии на досуге разглагольствовать. Это — жизнь… Обыкновенная жизнь, без которой, кстати, и тебя бы не было, Сергей, со всеми твоими идеями фикс. Чтобы они родились, тебя тоже в детстве мамочка подкармливала, извини, творогом.
— Он был бы независимо, — сказал Афиноген, — его транспортировали из ниоткуда с помощью парапсихологии.
Никоненко покачал головой:
— Вам бы обоим, братцы, в мезозойский период, в руки по деревянной дубине и… в набег на соседнее племя. В первобытной общине вас просто некем было бы заменить. Кстати, Афиноген, ты тут прохлаждаешься напрасно. Тебя товарищ Кремнев изволили спрашивать в крайне недоброжелательном тоне.
— Зачем?
Кремнев Юрий Андреевич был начальником отделения и редко «выходил» на сотрудников рангом ниже заместителей отделов. Лишь в торжественных случаях он с трибуны обращался к людям с прочувствованной речью. Правда, иной раз Юрий Андреевич обходил по утрам лаборатории и здоровался с подчиненными за руку.
— Зачем? — повторил Афиноген.
— Думаю, — сурово ответил Никоненко, — старик раскопал твои грязные делишки. Наконец–то, Данилов, тебя выведут на чистую воду. Давно пора.