В начале августа 2013 года у штаба появилось уже и второе помещение в Армянском переулке в старом аристократическом районе Москвы. Помещение находилось в старинном особняке гламурного розового цвета в три этажа, в пешей доступности от Лялиного переулка. Аренда его, очевидно, стоила каких-то космических сумм и явно была оплачена не на донаты простых жертвователей. Никто не вел особой франдрайзинговой кампании под этот офис, деньги полились внезапно просто как из нефтяной трубы.
К тому времени Леонид Волков умудрился построить невероятно раздутую корпорацию из штаба, где некоторые отделы вообще дублировали друг друга. С тем уровнем бюрократии, этот особняк со всеми тремя этажами был, безусловно, нужен. На Армянской переулке на первом этаже сидела охрана и чуть слева юристы, на втором и третьем множество остальных отделов, туда же переехали Волков и Роман Рубанов.
Юридический отдел под руководством Дмитрия Крайнева тоже разросся до приличных размеров: по пять человек занималось только одними договорами. У юристов был свой чатик для общения, который даже назывался «Юридический фашизм», и эта глупая шутка на самом деле отражала суть работы отдела. Крайнев был до безумия помешан на мелочах, которые никакой роли в кампании не играли. Они могли по полдня заниматься договором на поставку синих туалетных кабинок, а то вдруг контрагенты подадут на нас в суд. Крайнев настолько был склонен к перестраховке, что на серьезные дела времени порой не оставалось.
Крайнев также имел отношение к самому главному позору этой кампании — «РосВыборам», где он допустил ряд правовых ошибок. «РосВыборы» были сугубо навальновским проектом по организации наблюдения за выборами. Название проистекает из общей сети проектов ФБК: «РосЯма», «РосПил». Проект не был постоянно действующим, а реанимировался по случаю. Изначально планировалось, что развертывание «РосВыборов» станет апогеем кампании и поможет защитить добытый за месяцы упорной работы итоговый результат. В действительности же должного организационного и управленческого внимания «РосВыборам» уделено не было, руководство кампании странным образом избегало глубоких и массовых действий по этому проекту, относясь к нему без энтузиазма. В итоге внутри проекта, который был вынесен за скобки кампании и даже располагался в другом помещении, сложился кризис управления. Данный кризис привел к крайне слабой работе до и в период выстраивания сетки наблюдения, а также к моментальному бездействию «РосВыборов» после дня голосования. Большие районы остались без наших наблюдателей, особенно Новая Москва и окраины — Бирюлево, Чертаново и др.
Все уличные активности, все волонтеры, все то, чем запомнилась эта мэрская кампания, осталось в Лялином переулке, где остался Кац вместе с колл-центром и всей полевой деятельностью. Мне повезло, там закрепился и я. Меня все знали и, думаю, уважали, потому что я начал кампанию ещё в роли обычного агитатора. Я был юристом, который занимался сопровождением важных правовых программ, по которым о кампании судили обыватели. Это было правовое сопровождение людей на агиткубах: проблемы с полицией, с нападениями. Я был не просто юристом, а помощником волонтеров, которому в любое время суток можно было позвонить с насущными вопросами. Я всегда был рядом, вне зависимости от того, платят мне за эту конкретную активность или нет. Для меня это была не просто работа, но общественная и, не побоюсь пафоса, историческая миссия, где нужно было по-настоящему себя показать.
Также я занимался правовым сопровождением по баннерам «Навальный», и на этом нужно остановиться отдельно. Была задумана идея «пассивной» агитации из дома с помощью печатных баннеров, которые мы раздавали людям, а они их вешали на внешнюю сторону балкона. Волков очень гордился этим проектом, но вскоре стало понятно, что он не привлёк достаточной волны популярности: люди не особо стремились рассказать всему двору о том, что Навальный — их кандидат. Многие просто боялись тогда ассоциироваться с Навальным и помогали нам инкогнито. Плюс появилась еще одна очень большая проблема: проект баннеров стал единственной программой, по которой нам так отчаянно и по-настоящему противодействовали. Управы и муниципалитеты снимали эти баннеры, а полиция покрывала, хотя мы боролись за них, провозили заявления в УВД от потерпевших, требовали вернуть эти срезанные баннеры. Баннеров было мало, но возни с ними было очень много. И Волков наконец-то признал, что никакой агитационного выхлопа от этого проекта нет, однако есть большое «но» — привлечением внимания к ситуации мы показываем общественности, что есть противодействие властей, есть пострадавшие волонтеры, а значит, нас боятся, и этот проект мы закрывать не будем. Самое главное, что это противодействие «режима» было, скажем прямо, законным: чуть позже мы обнаружили достаточно старое, чуть ли не десятилетней давности постановление правительства Москвы о незаконности размещения таких баннерных конструкций на несущих фасадных стенах домов. А когда проект только запускали, Дмитрий Крайнев утверждал, что это все законно, не проработав детально. По сути мы подставляли тех людей, наших сторонников, кто приезжал брать баннеры. Мы повторяли им одну и ту же мантру: что все законно, просто нам так противодействуют. Многие заводились, чувствуя несправедливость, были даже хардкор-активисты, который брали по пятому баннеру после того, как первые четыре были срезаны коммунальщиками.