Как раз в поезде Москва-Киров и состоялась моя первая личная встреча с Алексеем. До этого я его пару раз видел на улицах, подходил к нему на митинге 6 мая 2012 года, и он говорил, что мы молодцы, хоть и сторонники Михаила Прохорова. Было видно, что ему чертовски не нравится Прохоров, но ему нравятся люди, которые ему симпатизируют и которые является его потенциальными сторонниками. Такая сугубо политическая позиция, казавшаяся нам тогда человеческой.
У Алексея, когда я его встретил в коридоре вагона, была забинтована рука, какой-то порез на кисти. Он ехал в отдельном купе, а не в плацкарте, как все. В плане бытовых благ у Навального всегда были четкие границы со своими ближайшими помощниками и уж тем более с массой сторонников. Алексей всегда оставался абсолютным VIP, хотя поначалу казался «своим парнем». В коридоре поезда мы не без теплоты поздоровались:
— Алексей, едем вас поддерживать.
— Да, ты все правильно сделал, спасибо большое, сейчас очень важно сплачиваться вокруг меня. Вы сделали правильный шаг.
Тогда Алексей был гораздо более открытый, хоть и со своим политическим интересом, в нем не было той фальши, поверхностности и этого не очень приятного взгляда как бы сквозь собеседника. В то время он заглядывал тебе в глаза пристально. У Алексея глаза расположены не симметрично в горизонтальной плоскости, и это придает его взгляду особый, даже страшноватый шарм, с тяжестью и глубиной. Многие тогда шутили, что у него взгляд как у терминатора, и когда он на тебя смотрит, то буквально сканирует. Сейчас взгляд Навального потускнел, но в 2013 году его глаза еще горели, это был взгляд человека, который был обязан взять от жизни всё, зажечь огонь в любой душе.
И вот мы с ним поговорили, пожали руки. Он пригласил нас в вагон-ресторан, где уже собиралась вся компания. Там действительно оказалась вся профессиональная оппозиция: были журналисты «Дождя», Тимур Олевский, Илья Барабанов, который уже тогда ходил хвостиком за Навальным, фотограф Евгений Фельдман — те люди, которые являются главными адептами Навального сейчас. Я стал наивно что-то спрашивать, откровенно говорить с ними о том, что чувствую достаточно заметный разрыв между обычными россиянами, людьми, не интересующимися политикой, и вами, вот этим оппозиционным бомондом. Это уже потом у меня замылился глаз, и я перестал замечать, что они другие — и я другой. А тогда, перейдя этот барьер и попав в пул профессиональных политиков и журналистов, я остро чувствовал эту вопиющую разницу, хотя и не мог четко сформулировать, откуда берется это различие между «нами» и «ими».
Многие перед поездкой мне говорили: ты рискуешь, едя в Киров, тебя уволят с работы, ты потеряешь всех клиентов, у тебя будут проблемы с полицией. Я и сам, честно говоря, «параноил» на этот счет. Особенно после дела по событиям 6 мая 2012 г., когда людям, участвовавшим в событиях на Болотной площади, дали реальные сроки. В те дни все это еще воспринимали очень близко к сердцу: каждого узника знали поименно, знали, где они сидят, на какой стадии находятся их дела, кем они до этого были, где работали. Это, конечно же, заслуга тех, кто занимался их делами, информировал сторонников, привлекал людей, собирал деньги. Позже этого и в помине не будут: мало кто будет знать жертв с мероприятий Навального и их дальнейшую судьбу.
У лидера «Левого фронта» Сергея Удальцова тогда тоже были большие проблемы. Вся «тусовочка» его на тот момент уже забыла, его считали сбитым лётчиком. Забвению, кстати, также поспособствовал и Алексей Навальный. Несмотря на то, что Удальцов был в большой беде, он говорил: «Ну да, а что? Он левак, а я не левак. Он пока сидит, а я на свободе и продолжу борьбу». Навальный совершенно не стеснялся заявлять о своих идеологических противоречиях с человеком, который очевидно уже скоро сядет в тюрьму. У Алексея в то время таких проблем не было. Никто в силу его тогдашнего авторитета даже не мог подумать, что он какой-то поп Гапон, и многие процессы вокруг него могли быть искусственно подстроены. Никто Навального всерьёз не осуждал за это кулуарное уничижительное отношение к Удальцову.
Во время поездки в Киров все пили. Алексей тоже пил, и хотя это было все внешне бомондово и даже богемно, мне казалось, что это очень здорово — такая настоящая тусовка. Конечно, тогда не было той критической массы сторонников, которая есть сейчас. Имелся небольшой пул его политических фанатов, знакомых между собой, и мало кому было меньше 25, люди сами себе покупали билеты, с ними не нужно было «сюсюкаться». Ехало много маленьких политических субъектов, один-два человека от движения. В общей сложности в Киров на заседание поехало человек 40–50. Было видно, что Навальный расстроен, даже когда он сидел в вагоне-ресторане, он внимательно смотрел, сколько людей едет его поддержать, спрашивал. На тот момент, я думаю, он рассчитывал, что за ним поедет несколько сотен, а то и какая-нибудь тысяча. Гигантомания была тогда, и сейчас никуда не делась. Навальному уже казалось, что он заслуживает более серьёзной поддержки.