— Что вылупились? — выплюнул ловец, заметив, наконец, заинтересованные взгляды. Кажется, его вообще не волновало то, что он устроил это представление перед десятками зрителей. Словно, весь Хогвартс принадлежал ему одному, и он мог вести себя, как вздумается. Сквернословить, например, при младшекурсниках.
Как ни в чем не бывало, он отошел от слизеринского стола, но через два шага одним движением развернулся, будто что-то забыл, и обратил свой взор на Джинни, продолжая двигаться спиной к двери.
— В следующий раз запущу бладжер тебе в голову, Уизли, если не перестанешь наглеть, — совершенно буднично, без тени прошлой ярости, угрожал слизеринец. — Я слышал, после такого на поле не возвращаются.
— За свою голову переживай, Малфой, — без колебаний отозвалась охотница, чуть поморщившись от глубокого вздоха, — а то извилин потом не досчитаешься.
Блондин закатил глаза, также ловко развернулся лицом к двери и лёгким бегом направился на выход, не удосужившись бросить последнюю колкость в этом коротком диалоге.
Гермиона в один момент вся сжалась до размеров снитча. Он не посмотрел на неё, не мазанул презрительным взглядом, как обычно, не отпустил даже самую маленькую колкость. Будто рядом с Джинни никто и не сидел. Тот груз переживаний, от которого она с лёгкостью избавилась пару минут назад, вернулся, заметно прибавив в весе. Она даже в какой-то степени завидовала свой подруге, которая беспрепятственно могла собачиться с Малфоем, не думая при этом ни о чём.
Может, её реакция на него и была нормальной, но его абсолютное, всепоглощающее безразличие от этого никуда не делось. Ей хватало и Рона, который даже не смел находиться с ней в одной комнате, не то что бы разговаривать. Она почти привыкла к его молчаливому присутствию, но, по крайней мере, точно знала мотивы такого поведения. Они расстались. Со скандалом, с истериками, с ночными слезами и переживаниями. Они прекратили отношения еще до начала учебного года и ей были понятны чувства Рона. Поначалу он вёл себя как обычно, только с той разницей, что предпочитал не оставаться с Гермионой наедине. Вообще никогда. В этом не было ничего странного. Совершенно нормальная реакция для людей, которые прекратили романтические отношения. Последние два месяца Уизли и вовсе перестал общаться, и Гриффиндорка решила не лезть к парню в душу, разумно предполагая, что ему, возможно, тяжело даётся разрыв. Рон больше не просил списывать или помочь на контрольной, избегал встреч и разговоров, избегал даже лишнего взгляда. Это все только подтверждало логичные предположения девушки. Ему было больно и она не собиралась делать еще больнее, давая возможность лучшему терапевту — времени — излечить его.
Гермионе даже была понятна легкая отчужденность Гарри, который с головой погрузился в собственные дела. Бесконечные встречи в Министерстве и нескончаемые интервью то в одну газетёнку, то в другую, изрядно потрепали ему нервы сразу после окончания войны. Когда появилась возможность, и они все вернулись в Хогвартс, снова зачисленные на седьмой курс, он, как ей сначала показалось, смог расслабиться и жить прежней жизнью. Но, вышедшие на новый уровень, отношения с Джинни не давали ему сосредоточиться на чем-то другом. То конкуренция в команде по Квиддичу, то школьные сплетни от завистниц о мифических любовных похождениях, то чересчур настойчивые ухажёры его девушки, а то и вовсе подозрения на её беременность. Все эти факторы вкупе с самым сложным седьмым курсом и надвигающимися экзаменами не давали ему и головы поднять.
И Гермиона и в этот раз осталась понимающей подругой, которая лишний раз не станет приставать с расспросами. Они повзрослели и проблемы у них начались взрослые. Она скучала по вечерним посиделкам в гостиной Гриффиндора, когда парни увлечённо играли очередную партию в волшебные шахматы, а она зудела над ними и заставляла учиться. Но она могла это пережить. Она все понимала.
Гермиона даже была готова переключить своё внимание на Дина Томаса, который, как она думала, решил пригласить её на Рождественский Бал, но после короткого разговора очень скоро поняла, что во-первых, записка совершенно точно была не от него (и, возможно, предназначалась не ей), во-вторых, им просто не о чем беседовать. Дин был милым парнем, отзывчивым, с широким кругом интересов, они хорошо ладили и к тому же были старостами своего факультета, но романтические отношения — это точно не про них.
Так что же с Малфоем? С ним-то она не ругалась. Точнее будет сказать, не мирилась. Хотя бы в отношениях с ним у неё была какая-никакая стабильность. Поцапались, как всегда в коридоре по дороге на урок, и считай, что день прожит не зря. Ежедневные перепалки со слизеринцем то и дело доказывали: всё нормально, всё как всегда.
Но, по всей видимости, даже этому самодовольному хорьку надоело с ней возиться. Какая она, должно быть, стала неинтересная, что даже вечная заноза Малфой, которому вообще плевать, кому говорить гадости, решил с ней «порвать». Устроил на прощание лёгкую потасовку, потом поиздевался в своей похотливой манере и исчез из жизни. В его стиле.
К огромному удивлению Джинни, притихшая Гермиона вдруг разразилась истерическим смехом. Громким, звонким, заливистым, даже немного жутким. Она никак не могла остановиться, хлопая ладонью по тёмной столешнице и содрогаясь всем телом. Те студенты, что еще оставались в Большом Зале с интересом глядели на девушек, не понимая причину такого веселья.
— Гермиона? — охотница осторожно положила руку на кисть подруги и почувствовала вибрацию от всепоглощающего смеха. — Тебе плохо?
Такой хохот точно не мог являться признаком душевного здоровья, и Джинни не на шутку перепугалась. В последнее время им не удавалось пообщаться как следует, то тренировки, то контрольные, то Гарри Поттер, то еще что-нибудь. Девушка старалась уделять любую свободную минуту подруге, но этого все равно было мало. Они давно не говорили по душам, и эта внезапная истерика до чёртиков пугала её.
— Мне хорошо, — сквозь смех ответила Гермиона, промокая уголком мантии увлажнившиеся глаза, — просто замечательно.
Спустя добрых пару минут, она, наконец, успокоилась и перестала содрогаться. Громко выдохнула и принялась складывать свою стопку книг в сумку.
— Тебе лучше сходить к Мадам Помфри, Джинни, — профессорским тоном заявила гриффиндорка, будто не у нее только что был приступ безумного смеха. — У тебя запросто может быть перелом.
Все книги не влезали, и ей пришлось взять парочку в руки.
— Я хотела посидеть с тобой до конца тренировки, сегодня мне на поле дорога закрыта, — между рыжеватых бровей Джиневры пролегла глубокая складка. — Не хочешь поговорить?
— Опаздываю на дополнительное занятие у МакГонагалл, — пожала плечами Гермиона. — Не хочу заставлять её ждать.
— Ты все это с собой возьмёшь? — окидывая взглядом ношу, решила уточнить Уизли.
— По дороге занесу в библиотеку, — Гермиона с важным видом набросила сумку на плечо, — увидимся.
Гриффиндорская отличница неслась по каменным коридорам, с трудом сдерживая остаточные нервные смешки. Конечно, ни к какой МакГонагалл она не собиралась, и никуда вовсе не опаздывала. Просто не могла больше сидеть и разговаривать о чем-то отвлечённом, пока падала столь низко в своих собственных глазах. Ноги несли её в башню старост, и она очень надеялась, что не встретит там никого в это время.
Просто нужно было подумать. Все взвесить и успокоиться.
Нет, ну, надо же, как все у всех хорошо складывается. Рон может игнорировать её, ведь у него разбито сердце, Гарри может игнорировать её, потому что у него серьезные отношения. Малфой же может игнорировать её, просто потому что ему до смерти надоело задевать грязнокровку. Джинни занята своей спортивной карьерой и тем же Гарри Поттером, поэтому ей игнорирование разрешается в равной мере, что и остальным.
В этой школе все решили сделать из Гермионы Грейнджер пустое место?