Он говорил сквозь зубы, а ведь хотел кричать и скандалить. В груди что-то переворачивалось и билось, но он не обращал внимания, следя за тем, как краска медленно заливает её лицо уже вовсе не от холодного ветра. Это невероятно помогало сосредотачиваться. Сначала по линии челюсти, затем перекидывается на скулы, расплывается к щекам и, наконец, все лицо становится алым. Наверняка, ещё и горячим.
— Я понимаю, что ты общаешься со своими друзьями исключительно в приказном порядке, но у моих есть свое мнение, — она вздёрнула порозовевший нос, — и они имеют на это право.
Горделивый жест сбил всю его концентрацию, и он снова начал заводиться, сжимая кулаки.
Эта дура совсем не понимает, чего он от неё хочет? Обязательно надо рявкнуть и назвать её обнаглевшей сукой, чтобы быстрее доходило?
— Да мне насрать на мнение твоих верных псов или на чье-либо еще, — он наклонился, чтобы слова долетали до цели, не теряя смысла по дороге. — Я не собираюсь терпеть выпады в свой адрес от твоих тупорылых защитников.
Она опустила глаза и снова уставилась в книгу. Какой-то уставший жест. Будто Малфой был надоедливой мухой, и у неё уже не было никакого желания и сил её отгонять. Он сделал шаг вперед и заметно повысил тон.
— Разберись со своими проблемами, — рявкнул он, пытаясь заглянуть ей в глаза, — С какого хера я должен страдать из-за того, что ты перешла кому-то дорогу?
Слова так и зависли в разряжённом воздухе. Секунда. Две. Он не заметил как сжались в кулаки девичьи пальцы.
— Ты оглохла? — заревел блондин, задыхаясь от душащей ярости. — Я сказал тебе…
Она слишком резко подняла на него свои вновь почерневшие глаза. Книга отлетела на скамейку, когда Гермиона рывком встала и ткнула тонким пальцем в грудь ошалевшего от такой напористости мерзавца.
— Серьёзно, Малфой? — прорычала она, сжимая челюсть. — Ты действительно считаешь, что пострадал больше всех в этой ситуации? Да ты, должно быть, совсем отупел!
Она толкнула его в грудь ладонями, выталкивая из-под укрытия. Подальше от себя. Ему пришлось отнять руки от груди, и он почувствовал, как кровь закипает в венах, а сосуды грозятся лопнуть от перенапряжения. Лопнуть и разлить по телу липкую жижу, отравляющую сердце и мозг. В её глазах было целое море горячей ненависти, которая тяжёлой волной встречалась с его собственной, сцепляясь в жестокой схватке. Малфой сдержался, чтобы не ударить её и сделал шаг назад.
Чудовище ликовало и кричало, умоляло сделать хоть что-нибудь, угрожало и рычало, но он отключался от него, поворачивая ключ в замочной скважине его ржавой клетки.
Только краска. Только эта алая краска под бледной кожей, растекающаяся по щекам.
Сосредоточься. Смотри на её лицо.
— Конечно, с чего бы людям думать, что это мог быть ты, — она уже кричала, а не рычала сквозь зубы, продолжая наступать и вынуждая его шагать спиной на поле. — Ты же просто пример для подражания, настоящий джентльмен, никогда и ничего подобного не делал, никого не оскорблял, не унижал и не издевался. Никогда! И что эти мелкие людишки о себе возомнили, бросая на него свои подозрения. Прекрасный мистер Драко Малфой, благородный аристократ, которому на всё и на всех хронически насрать! И как вы все только могли подумать на этого красавца, лучшего парня в Хогвартсе, это же вовсе не его стиль!
Она замолчала, задохнувшись от нехватки кислорода. Её грудь тяжело вздымалась, а легкий шарф слетел с тонкой шеи от резких движений. Волосы закрывали часть лица, но быстро разлетелись от очередного порыва ветра, путаясь и танцуя по воздуху. Кажется, она жалела о некоторых словах, вылетевших так не вовремя, но старалась не подавать вида, вздёргивая подбородок. Кажется, она впервые в жизни сказала ему больше, чем несколько, разбивающихся о каменную самоуверенность, слов.
Намного больше.
— Не смей мне ничего говорить про страдания, — уже тише добавила она к своей гневной триаде. — Ты и понятия не имеешь, что это значит.
Она развернулась и направилась к своей скамейке. Схватила книгу, яростно смахнула с неё снег и села на прежнее место, возвращаясь к чтению.
Она действительно собралась еще немного почитать?
— Я не хочу тебя видеть, — спокойным тоном сказала Гермиона, не отрывая глаз от книги. — Разбирайся сам в своих проблемах. Разберись в себе.
Он, наверное, умер на том самом месте, на котором она его оставила.
Тишина.
Вязкая, плотная, стекающая по рукам и ногам тишина вдруг сомкнула на его горле свои толстые руки. Ни беснующейся химеры внутри, ни сжатых до боли кулаков, ни скрипящих друг об друга зубов. Только собственная горячая слюна во рту и ни следа от мерзкого яда, что еще секунду назад нещадно жёг корень языка. Только маленькая мысль, бьющаяся где-то в виске и тихонько шепчущая: «Она права».
Неправильная мысль, но успевшая слишком крепко уцепиться за сознание.
Хрена с два.
Малфой провел рукой по лицу, вжимаясь в кожу и пытаясь её стряхнуть, но ничего не вышло. Она осталась там же, где и была. Сердце подозрительно спокойно и чётко отмеряло свой такт, будто заведенный на определённую долю метроном.
Успокоилось сумасшедшее.
Почему сейчас? Первый раз услышал, все, что о тебе думают?
Или первый раз в жизни действительно это почувствовал?
Сил нет. Не осталось ни капли.
Ну, получил, что хотел?
Какого чёрта молчишь теперь?
Херово. Все очень херово.
Давай, красавчик Малфой, включай мозги, выдай самую грязную грязь на которую только способен. Давай же!
Он постоял под кружащим снегом еще с минуту, будто окончательно остывал. Да куда ему, куску льда с рождения, ещё и остывать. Заледенел окончательно. Сделал осторожный шаг, убедился, что еще имеет контроль над своим телом (хотя бы над ним), и поднял онемевшими пальцами легкий шарф.
Пришёл в себя, рухнувшсь грудой костей на скамейку. Драко положил шарф между собой и девчонкой, и боковым зрением отметил, что Гермиона не обратила на него никакого внимания.
— Ладно, — прошептал он, проследив взглядом за клубком горячего воздуха, что вылетел вслед за словами.
— Ладно? — Гермиона повернула к нему нахмуренное лицо.
И чёрные глаза снова стали карими.
***
В библиотеке было очень спокойно. Даже слишком. Мадам Пинс дремала за столом, а в читальном зале, остался один единственный посетитель. Гермиона даже ничего не читала, просто разбирала свои записи, делая пометки и закладки. В этот час старшекурсники должны были возвращаться из Хогсмида, и она не хотела никого видеть. Не хотела слушать про походы в магазин, про платья, сливочное пиво и все остальное. Она вообще не хотела возвращаться в гостиную Гриффиндора. Зачем? Чтобы видеть все эти сочувственные лица и бесконечное: «Все будет хорошо, не переживай»?
Какая мерзость.
Гермиона не переживала. Просто хотела побыть одной. Так ей ничего не напоминало о том, что случилось прошлой ночью. Конечно, сначала она расстроилась, даже слишком сильно. Но кто она такая, чтобы обращать внимание на подобные низкопробные шуточки? Не её уровень.
Чуть позже окончательно отошла, особенно после того, как дурацкие рисунки исчезли из замка. И особенно после разговора с Малфоем. Девушка думала, что он её просто прибьет на месте за такую дерзость, а он только устало опустился рядом с ней и сказал «ладно».
Что он имел в виду, так и осталось загадкой. К ней ли он обращался, она не знала. Просто он выглядел каким-то потерянным и обессиленным после всего, что она осмелилась сказать. Будто ему смертельно надоели все их бесконечные перепалки, и он просто присел немного отдохнуть. Больше он не сказал ни слова. Сорвался с места и просто исчез, будто она не орала на него только что во всё горло.
Будто он не проглотил все это с присущим достоинством.
Снова стало как-то не по себе. Бесящий Малфой, наглый Малфой, невоспитанный Малфой, хорёк, идиот, высокомерный сноб. Да.
Смущённый, застывший посреди кружащегося снега, понимающий, осознающий. Нет.
Каша в голове грозилась совсем загустеть и Гермиона медленно начала собирать свои вещи. Она надеялась, что все уже вернулись и разошлись по своим спальням, и ей не придётся ни с кем разговаривать, объясняя свое отсутствие в Хогсмиде.