Краска сходила с напряжённого лица, заставляя его взгляд блуждать по её гладкой коже. По узкому подбородку, по напряжённым скулам, спускаясь ниже к белоснежной коже. Будто он прикасался пальцами. Будто ощущал её тепло на самом себе, обжигающее и такое… Нет, не думай об этом. Нужно проверить. Нужно только кое-что проверить. Он поставит этот маленький эксперимент, и это будет их последний разговор. Он вырвет себе язык, но больше не проронит в её сторону ни звука. Ни одного грёбанного слова. Только проверить, вернётся ли тварь. А она должна была. Они ведь никогда не расставались.
Должна была вернуться эта тупая уродливая часть его. Без неё от него оставалась только половина.
Полчеловека.
— Твоё задание, Грейнджер, — его голос хрипел, каменея прямо в воздухе. Было почти преступлением сказать ей то, что он собирался.
Непростительным. Ужасающим.
— Что? — она подняла на него лицо. Тонкие брови хмурились, делая из без того большие глаза, просто огромными.
Ну, давай, доканай меня прямо здесь.
— Твое задание, Грейнджер, — повторил он, забираясь в эти чёрные омуты. — Поцелуй меня.
Звучало, как не требующий обсуждений приказ. Он до сих пор не верил, что сказал эти слова ей. Выбросил их в её нахмуренное лицо, ожидая реакции. Какой?
Гриффиндорка открыла рот от удивления, борясь с желанием прочистить уши, но быстро его захлопнула, раздувая щёки.
— Ты точно чем-то ударился, Малфой, — сквозь улыбку проговорила она, встала и начала собирать свои вещи со стола. — Мы с тобой ни на что не спорили, что бы я выполняла какие-то задания. И уж поверь, у меня хватит ума не делать этого и в будущем.
Мы с тобой.
Блять.
О нет, она же не думает, что это какая-то шутка. Нет. Не в этот раз.
Только в этот раз. Последний.
— Ты этого хочешь.
— Ты ошибаешься, — она почти смеялась, сжимая губы в попытках утихомирить улыбку. — И ты точно сошёл с ума.
Еще десять очков Гриффиндору.
Гермиона старалась не смотреть на него, не спеша, почти с ледяным спокойствием собирая вещи. Он говорил какую-то чушь, и она всерьез задумалась о его душевном состоянии. Нужно было скорее сбежать отсюда, пока она не наделала как-нибудь глупостей.
Стоп. Каких-нибудь? Она прекрасно знала, на какие именно была способна. И до мелких покалываний в языке хотела это сделать. Хотела, но не могла себе позволить. Обещала же себе, что покончит со всем этим.
Покончит с ним.
Гермиона покосилась на свою мантию, которая висела на вешалке у стола и сделала шаг, чтобы подойти и забрать её, но горячие пальцы больно сомкнулись на её кисти, останавливая. Почти дёргая на себя.
— Ну же, — шипел он сквозь зубы. — Сделай это.
— Отпусти меня, идиот, — она попыталась вырваться, делая отчаянный шаг, но её снова дёрнули, будто какую-то безвольную куклу на веревочке.
Малфой вцепился взглядом в её лицо, не давая никакой возможности скрыться от этих ледяных оков. Гермиона сделала ещё одну слабую попытку вырваться, но он только сильнее сомкнул пальцы, пробираясь ими до самых костей, и медленно потянул её руку на себя. Сжатую в маленький кулак и готовую впечататься в благородное лицо. Но кого она обманывала, он был гораздо сильнее. Сильнее. Горячее.
Чёрт побери, он был просто до охерения горяч. Настолько, что дышать рядом с ним становилось всё тяжелее. Настолько, что этот предательский двигатель — сердце так и бил поршнями с каждым новым ударом разрывая трещащие по швам цилиндры.
Он медленно поднёс её сопротивляющийся кулак к собственной груди и прижал к тонкой ткани свитера. Притянул его, словно растягивая тугую пружину. Кровь в момент устремилась к месту соединения их тел, больно пульсируя под кожей. Вырываясь из неё наружу. Пропуская через себя сотни киловатт электричества, прожигающего каждый сантиметр, каждый край и каждую клеточку этой слабой плоти.
И снова эта пустота внутри. Ни желания ударить, ни оттолкнуть, ни оскорбить. Ни окровавленных лап, раздвигающих рёбра и ковыряющихся в частях плоти. Он был пуст и заполнен одновременно. Бежал, стоя на месте, То ли от себя, то ли от неё.
— Поцелуй меня, Грейнджер, — от его шёпота горели уши. Воспламенялся мозг синими языками, облизывая и умоляя сказать это еще раз. Она задохнется, если не услышит этот прошибающий грудь шёпот.
Он зарычал, когда её пальцы расслабились, и ладонь намертво прижалась к груди. Малфой чуть прикрыл глаза, но не позволил себе спрятаться за веками и огромным усилием воли, скрипящим тонкими ножками по полу, взглянул ещё раз на её лицо. Гриффиндорка только смотрела на свои пальцы, приоткрыв рот и судорожно сглатывая.
Так было лучше, да. Когда её маленькая ладошка прижималась к груди, слегка сжимая тонкую ткань. Такую лишнюю сейчас. Дьявол, да как она не загорелась от этого прикосновения?
Драко потянул её на себя и Гермиона сразу подчинилась. Сделала последний шаг, разделяющий их лица. Смешала своё дыхание с чужим, вдыхая его собственный запах. Без гвоздики и мёда, без цитрусов от мыльной пены. Только что-то едва уловимое и невесомое, от чего хотелось вцепиться в его кожу зубами, чтобы распробовать эти слабые частички чужого существа. Впитать. Стать их частью. Оставить часть себя.
— Поцелуй меня, — он просил уже в третий раз одними губами, выдыхая ей прямо в лицо, чувствуя, как ладонь неуверенно двигается к его плечам.
Гермиона медленно, короткими рывками подняла голову, переводя взгляд на потемневшие глаза. Его рука обессилено опустилась, скользнув по предплечью и выпуская из пальцев её тонкую кисть, а глаза одним мягким движением закрылись. И столько усталости было во всем этом. Столько слов повисли между их лицами, обдаваемые горячим дыханием.
Гриффиндорка коснулась серебряных волос у него на затылке, и её тело притянулось само собой. Послушно прильнуло к тому, кто ни минуты не покидал её мыслей, заставляя их ворочаться и путаться. Оно ей вообще уже не подчинялось. Гермиона едва слышно застонала, почувствовав его губы.
Мерлин, и почему её пришлось просить аж три раза?
Он только легко коснулся её и тут же оторвался, повторяя их первый поцелуй в ванне. В тот раз она дразнила его. Стреляла в голову с каждым прикосновением, рассыпая по мраморному полу горячие гильзы. И Драко хотел быть застреленным снова. Медленно. С тягучими паузами, то в сердце, то в мозг, то в глотку. Чувствовать густую красную жидкость на собственных пальцах. А потом коснуться её волос, пачкая их самим собой, путать локоны окровавленными руками и слышать, как она стонет. Почти рычит ему в рот.
Гермиона едва прижалась к нему всем телом, и он перестал медлить, сразу проникая в её рот, вылизывая её губы, встречаясь снова и снова с её языком. С таким нетерпеливым, с таким влажным и крышесносящим. Её пальцы, зарывающиеся в волосы и тянувшие его на себя, просто добивали. Вколачивали гвоздями мозги, разрушая стальную оболочку.
Почему он не сделал этого раньше? Почему не увёл её ещё на четвёртом курсе от этого тупого болгарина и не сорвал с губ эти тяжёлые вздохи?
Мало. Этого все равно было ничтожно мало.
Он осторожно схватился руками за её тонкую талию, теряя равновесие. Тонкая кофточка не давала и шанса притупить ощущения. Пришлось дать усилие ногам, чтобы удержаться. Чтобы удержаться и не свалиться на грёбаный стол, утягивая её за собой. Она ведь должна была чувствовать. Должна была чувствовать, как он упирается своим желанием куда-то ей в низ живота.
Да похрен.
Если этого недостаточно он проорёт ей в лицо, как сильно её хочет. Как у него сводит все нутро от одного взгляда на неё, как трясутся руки, когда она с кем-то танцует. Когда кто-то ведёт её по партеру, и она улыбается. Не ему.
Как сильно она сейчас бесит его. Как он себя за это ненавидит. И её. За то, что заставляла его хотеть. Просто жила в этом замке и заставляла желать того, что он никогда не должен был пускать в свою голову. А она раскроила кость, провела хирургическую трепанацию и сунула в обнажённые извилины что-то чужое и постоянно отторгаемое.