Язык толкнулся навстречу его руке, но Гермиона сдержалась, стиснув покрепче зубы. Очертания его лица расплывались во тьме, но не становились от этого менее привлекательными. Блядский род, он даже в темноте был шикарным.
— Только да, или нет, Гре-е-ейнджер, — Малфой протянул её фамилию с особенным тягучем придыханием, он практически прорычал это слово с каким-то звериным оскалом, и она заметила, как блеснули его зубы в тусклом свете. — Я нравлюсь тебе?
Вот так банально? Спроси-ка лучше что-нибудь о шестой поправке в Законе об использовании магических предметов.
Чёрт.
Она сглотнула слишком громко, вызвав у него лёгкую улыбку, которую едва могла заметить. Драко пропустил сквозь пальцы её хвост, безболезненно дёрнув его на конце, и заворожённая жертва не заметила, как он прикусил губу от удовольствия. Рука переместилась на её плечо и от неожиданного прикосновения Гермиона застыла, задерживая дыхание. Дъявол продолжал пытки, сминая пальцами тонкую ткань и приспуская её по предплечью, чтобы открыть себе доступ к маленьким выпирающим ключицам. Малфой наклонился к её шее и почти невесомо прикоснулся губами к острой косточке, но не сдержавшись, провёл по этому самому месту влажным языком, вызывая хриплый вдох из стянутого напряжением горла.
— Да.
Нет, Гермиона!
Она отвечала неправильно. Её вообще не должно здесь быть, дверь за спиной, разворачивайся и уноси ноги, но что-то подсказывало на подсознательном уровне, что никто ей этого не позволит. Невидимая клетка захлопнулась за спиной с противным металлическим лязгом, и этот звон ещё долго отдавался в ушах зацикленным эхом. Он будет играться с добычей, пока её отвращение к самой себе не накроет с головой толстым одеялом, прижимая к ледяной постели. Этот демон растопчет каблуками своих начищенных туфель её гордость, протрёт её самолюбием запачканную обувь и с мерзкой ухмылкой, сунув руки в карманы, переступит через изуродованное достоинство, если что-нибудь от него ещё останется.
Уголки его рта чуть приподнялись, и он отстранился, разрешая ей сделать ещё один судорожный вздох.
— Ты бы хотела меня потрогать? — шёпот на грани хрипа и его пальцы смыкаются на тонкой дрожащей кисти.
Он уничтожит тебя, Гермиона.
Грешно играть с едой, Малфой.
Его свободная рука кончиком пальца приподнимает маленький острый подбородок, и её зубы впиваются в щёку в отчаянной попытке сдержать ответ.
— Да.
Да что за херова честность!?
Рядом с ним мозги отключались. Рассыпалась горделивая сдержанность, таял на глазах здравый смысл. Она летела, словно ошалевший мотылёк на лампу. Знает ведь, что сгорит, но свет всё равно притягивает. В его случае — непроглядная тьма.
Всё внутри неё кричало, что нужно уходить, срочно бежать, пока это безумие не свернуло ей тонкую шею с глухим хрустом костей, но она больше не могла двигаться. Как бы хотелось списать всё на действие пресловутого «Империуса» и запустить ему в сердце ещё одно из непростительных, но всё это останется лишь лихорадочной попыткой сознания оправдать своё бездействие.
Малфой поднял хрупкую холодную ладонь и прислонил к своему полыхающему лицу. Её пальцы с жадностью вжались в слегка шершавую скулу, почувствовав скульптурные изгибы, и быстро нащупали расплывшиеся в усмешке губы. Ужаснувшись, Гермиона захотела отпрянуть и дёрнула рукой, но он заметил это желание быстрее, чем она успела среагировать, и немедленно перестал улыбаться. Его губы медленно двигались, целуя её пальцы и согревая их дыханием. О, Мерлин, помоги…
Он услышал, как она тихонько застонала, и его разнесло. Он просто должен был. Должен был сделать это, иначе его мозги вскипят и расплавят черепную коробку. Её покорность прошибала до сбивчивого пульса, возбуждение толкнулось в ткань белья, стоило ей только робко прошептать в пустоту его имя. Блять, она хотела, чтобы он был здесь. И она сама пришла. Позвала его. Тупая дура. Маленькая отличница Грейнджер стояла здесь перед ним оглушённая, дрожащая, наверняка испуганная. И она принадлежала ему. Не рыжему ушлёпку. Не дурачку-Долгопупсу. Только ему.
«Она никогда твоей не была. И не будет», — ехидный смех в том месте, где должны быть лёгкие, но Драко его игнорирует.
Какого хера он делал, Малфой и сам не знал. Мало тебе слизеринских девок, раздевающих тебя глазами и раздвигающих ноги без приказа? Его стремления были безрассудны, а он был безрассуден в стремлениях. Для слизеринских девиц хотеть его — нечто естественное. Для Грейнджер — до охуения неправильное. И она размазывала свою трясущуюся робость по его телу.
Чудовище внутри улыбнулось. Ну, здравствуй.
Оно жаждало плоти. Мечтало о крови. Дурочка Грейнджер спугнула его, а потом вернула на место своим хриплым «да», но ему больше не хотелось её прибить. Хотелось только…да. Трахнуть.
Просто нужно. Сейчас. Её.
— Ты хочешь, чтобы я потрогал тебя? — он спрашивает это почти беззвучно, отпуская слова растекаться теплом по её руке.
От тебя ничего не останется.
Гермиона что-то промычала и запустила руку в его волосы, до боли сжимая пряди в кулак. Она хотела, чтобы он заткнулся. Чтобы перестал задавать эти ужасные вопросы, на которые она всё время отвечала неправильно. Она сама дала начало этому безумию, не удержавшись перед его соблазнительной красотой в той чёртовой ванной, и уже не могла никак это остановить. Осталось только лечь поперёк на паровозные пути и развалиться на кровавые куски мяса.
Пожалуйста, пусть он заткнётся. Пусть засунет свой жадный язык в её рот и заткнётся навсегда.
— Я не сделаю этого, пока ты не скажешь, — Малфой читал её мысли, и никто не сомневался, что ему не пришлось использовать легилименцию.
Самоуверенный ублюдок. Кто может захотеть твоих прикосновений, кроме тупых индюшек, что учатся с тобой на одном факультете?
Кому ты нужен, похотливое животное, идущее на поводу у своих грязных желаний?
— Я хочу… — она приподнялась на носки, не в силах больше выдерживать такое расстояние между их лицами, но он отстранился в последний момент, и её губы едва дотронулись до точёного подбородка.
Вельзевул его побери, она же сказала. Изнасиловала собственный разум, проткнула острыми клинками эти слова через всё тело, а он отстранился, словно от своей приставучей Пэнси, которую иногда грубо отпихивал от своего величества, не выдерживая всего напора этой доступности и вседозволенности.
Грёбаное чудовище. Одно только его драконье имечко просто ревело о том, каким монстром он самом деле был. С непробиваемой чешуёй, витиеватыми рогами и адским пламенем в пасти.
Совершенством.
Гермиона дёрнула блондинистую голову за волосы и вцепилась зубами в его нижнюю губу, вкладывая в это движение последние кусочки своей гордости. Пускай издевается сколько хочет, никто не будет покорно ждать разрешения. Пускай жарит своим драконьим огнём, она сама встанет на пути у смерти. Спускайся в Ад, из которого ты выполз.
Малфой застонал от такой дерзости и впился в неё болезненным поцелуем, хватая эту поехавшую отличницу за тонкую талию и прижимая к возбуждённому паху.
— Сука, — прорычал он ей в губы и раздвинул их своим языком с таким звериным остервенением, что Гермиона вскрикнула от испуга, но её голос утонул, стукнувшись об его острые зубы.
Когда сильные пальцы требовательно забрались под тонкую ткань свитера, она обвила руками его шею, утягивая на себя, переступая на напряжённых ногах, дрожащих от каменной усталости, и цепляясь за его тело своим собственным. Малфой что-то сказал, пробежал ладонями по выступающим рёбрам и, добравшись до косточки бюстгальтера, грубо протолкнул под неё пальцы и сжал маленькую грудь, упирающуюся в его руки потвердевшим соском. Он чувствовал, как её кожу пробирает стая мурашек, перекидываясь на него самого, заставляя возбуждение ползти скользкой змеёй по его хребту.
Чёртовы джинсы. Чёртов её язык, лижущий его губы, толкающийся в его зубы, пробующий его яд, растекающийся по глотке. Забирающий его себе. Чёртова-хренова-сука-грейнджер.