Словно заворожённая, Гермиона повернула голову, и мутный взгляд коснулся мускулистой рельефной спины, мерно вздымающейся от глубокого дыхания. Светлые волосы серебристым пятном выделялись на угольных подушках, почти сливаясь с фарфоровой кожей. Руки сами потянулись к нему, колени стукнулись друг об друга от душного воспоминания.
Четыре тридцать. Её гостиная. Его руки. Везде.
Грохот закрытой двери. Беззвучные шаги по ковру. Какие-то слова и никаких прелюдий. Он сдёрнул с неё футболку, едва не разорвав ткань руками. Она — в одних трусах. Он — в дорогом костюме. Прижимающий к себе с таким остервенением, что с трудом верится в то, что этот мужчина — человек. Скорее сумасшедшее животное, клыкастый хищник, которого до одури боишься и шкуру которого хочешь постелить на полу в своей спальне. Поцелуи-укусы по всему телу, нетерпеливые руки, обрисовывающие заново грудь и бёдра.
Шаг назад. Измятый пиджак.
Малфой сделал один маленький шаг, и глотку сжало от вакуума. Кожа натягивалась на костях, разрываясь волокнами полотна. Он смотрел. Заглядывал. Внимал серым дождливым штормом. Вылизывал её одним взглядом, и под этой ментальной лаской не хотелось прикрыться. Хотелось холодными пальцами трогать себя, покрывая ледяным слоем горящие порезы. Зажать ногами ладонь и закусить губу, проглатывая приторный стон.
Она не знала, что это. Почему стоит их взглядам пересечься и всё внутри плавится послушным железом под молотом кузнеца.
Пять лет, десять, двадцать, у этого пожара не было срока годности. Какая-то животная страсть по щелчку пальца, преследующая, будто темный крестраж, будто часть твоей души вообще никогда тебе не принадлежала. Когда это случилось? На первом курсе? На последнем, ударом об его грудь с вылетающим сердцем? Другой вопрос, остановятся ли они когда-нибудь?
Казалось, его пальцы не собирались.
Драко скинул красивый пиджак грациозным движением и отбросил его прямо на пушистый ковёр. Он поднял руки к вороту рубашки и медленно освободил верхнюю пуговицу от петли. Погладил её словно твёрдый сосок. Вторую. Четвёртую. Не отрывая глаз от её закушенной губы. Раздевая её до основания, хотя на ней и так ничего не было. Шёлк спустился по жилистым плечам и опустился у его ног куском тёмной тряпки. Она видела его так чётко, только потому что проклятый уличный фонарь делился светом сквозь неприкрытое шторой окно в гостиной.
Ей бы никогда не надоело смотреть.
И да. Почувствовать его тело. Он был её личным Дионисом. Богом развлечений. Персональных, искушённых, неправильных. С горячей кожей и выступающими мышцами под бледной кожей. Благородной. Чистокровной. Она бы облила его красным вином и испила языком святой нектар с каждого изгиба. Она бы сказала спасибо за минуты в Башне старост, сделавшими её тем, кто она есть.
Свободным человеком. Без предрассудков и тормозов в голове. Идущим на поводу у своих желаний и стремлений. Живущим жизнью по-настоящему, а не на формальных вечерах с налепленной на лицо усмешкой.
И так мечтающим о нём — зажатом принципами, правилами, старомодными традициями и убеждениями. О том, кто дрожащими пальцами расстёгивает ремень, стонет в шею от торопливых пальчиков на своей спине, рисующих причудливые узоры.
Кто безустанно борется с самим собой каждый день, но в силах отвадить от неё это бесполезное и отравляющее жизнь занятие.
Гермиона толкнула его в спальню, держась за пояс расстёгнутых брюк. Кровать встретила любовников чёрным шёлковым бельём, таким же чёрным и дорогим, какое любил он сам.
О нет, не для тебя старались, всего лишь подарок. Но ты смотришься здесь просто идеально.
На своем месте.
Гермиона сама стянула с Драко остатки одежды и без спроса оседлала его, качнувшись на кровати легким движением вверх и вниз. Прижалась к вожделенному телу своим и запустила руки в мягкие волосы, сжимая пряди в кулак.
Он был горячим. Твёрдым. Упирающимся в неё желанием. Она хотела его развратный французский язык у себя между ног и умелые пальцы, но села сверху, не давая и шанса сбежать. Не сегодня. Пряча лицо в тонкой шее, Малфой так и сидел на краю кровати, упираясь в мокрую промежность и оглаживая пальцами скромные округлости.
Как же она убивала. Удивляла гранями. Заводила до самого последнего витка пружину и медлила, не отпуская ключ, и не давая механизму расправиться. Было что-то между ними странное. Ненормальное. Нечеловеческое.
Он дал слово и уже не мог его держать. Не там, где жила она и одним своим существованием выкручивала ему живот. Не там, где его пальцы осторожно забрались под ткань тонкого белья, промокшего насквозь. Где она насаживалась сверху и качала бедрами, размазывая влагу, сочащуюся из неё, по его горячему мужеству.
Не там, где истина больше не может быть такой очевидной.
Не ищу любви, а ищу тебя.
Придерживая хрупкое тело за талию, Малфой резко обхватил свой член в кулак и приставил истекающую смазкой головку к сладкому естеству, каждый сантиметр которого всё ещё помнили его пальцы. Слегка поддразнил, утопая кончиком в раскрытых объятиях, вырывая из горла низкий стон и шёпот в собственное ухо:
— …Тебя… С-сейчас…
Она укусила его за подбородок и, — чёрт, как же в ней узко! — насадилась сама. Без уговоров. Без разрешения, без глупых прелюдий и ненужных слов. До самого конца, вбирая в себя и кусая за точёную скулу. Медленно поднялась и хриплым стоном опустилась, чувствуя, как сильные пальцы впиваются в ягодицы.
Он зажмурился, тугими рывками пропуская сквозь зубы воздух.
Она была сумасшедшей. С мозгами набекрень. Просто чокнутой. Ненормальной девчонкой, строптивой и смиренной в одном теле. Такой родной и знакомой, что кажется, будто знаешь её с рождения. Будто ничего другого в твоей жизни и не было кроме больших карих глаз, строгой формы Хогвартса и вздёрнутого к небу носа, который хочется всё время целовать.
И она с силой и страстью сжимает тебя худыми бёдрами, насаживается с пошлыми стонами на член, сводя с ума теснотой и нетерпеливыми толчками внутри себя. Такое дикое желание сводит ноги судорогой. От осознания того, что кто-то может хотеть тебя так.
А от осознания, как выглядит Грейнджер сзади, у Малфоя всё сжалось так, что он уже не был уверен в своих способностях довести девушку до оргазма, не кончив от пары грубых толчков. Зубами стянув с неё промокшее и совершенно ненужное бельё, он грубо прижал её к спинке кровати, прижимаясь грудью к узкой спине. Не спуская почерневших глаз с со своего члена, упирающегося в покрасневшие от его истовой хватки ягодицы, он нежно толкнулся бедрами и сжал пальцами хрупкое плечо.
Кто-нибудь, помогите вздохнуть.
Вывернут наизнанку. Внутренностями наружу, сердцем — к её ногам.
Влажные шлепки об её бедра; пальцы, сжимающие до белых суставов спинку кровати, его руки на выпирающих косточках снова и снова толкающие на себя взмокшее тело.
Податливое и знающее. Она – тайна. Слепой и оглушённый, избитый изнутри, он пойдет на звук своего имени.
Кто-нибудь, помогите заснуть.
С ней было так остро, что ни один кинжал не сравнится с этим лезвием, срезающим кожу тонкими полосками без крови и боли.
С ней было так опьяняюще хорошо, что, проснувшись на чёрных простынях, Малфой почувствовал себя наркоманом на реабилитации: вроде чувствуешь себя неплохо, но краски не те, и глаза бегают в поисках дозы.
Когда он зашевелился, Гермиона на секунду замерла, но быстро расслабилась, осознав, что нет смысла делать вид, будто они всю ночь чаи гоняли и совершенно внезапно все закончилось умопомрачительным сексом. Малфой потёр глаза, неспешно поднялся и сел на кровати, открывая женскому взору натренированную спину. Он лениво запустил руку в примятые подушкой волосы и слегка взъерошил их.