В кого-то с такими же сияющими глазами, ласковыми руками и низким голосом. В того, чьи поступки и мысли всегда шли от сердца, кто любил бы её мир, не пытаясь разорвать его на части и вытолкать из него силой.
В кого-то такого же свободного, как и она. Неидеального и сумасбродного.
Ну, почему же? Почему?
Лёд жёг пальцы. Она приросла к этому айсбергу, словно к столбу в зимний мороз, и оторваться — всё равно что содрать с себя кожу. Кожу, под которой жило что-то гордое, но бесконечно разбитое. Замороженное. Ему было это не под силу. Гарри не мог согреть её своей огромной душой, в которой, она была уверена, для неё было припасено особенное место.
И там всегда было немного легче. Немного лучше. Немного… теплее.
Гермиона с трудом разорвала крепкие объятия и, утирая слёзы тыльной стороной ладони, рухнула в мягкое кресло, ставшее ей последним пристанищем на эту чёртову неделю. Жизнь сузилась до праздного существования в этом кожаном предмете мебели, который она когда-то ненавидела всей душой, и купила его только для гордеца Живоглота, предпочитающего выделанную овечью кожу и старомодный дизайн. Гермиона подобрала под себя ноги и, прикрывая покрасневшее и опухшее лицо ладонью, стала ковырять пальцем в обшарпанной годами обивке, не в силах выдавить из себя ни слова.
Конечно, она всё ему рассказала. Он был её лучшим другом, самым близким человеком в мире, и он был достоин этой правды. Гарри слушал внимательно, жадно поглощая в каждое слово, ловил любой несознательный жест, забирал кусочки боли себе, а когда её голос совсем задрожал и потух, словно огонёк на зажигалке, он просто подскочил и остановил кровавый процесс саморазрушения своими горячими объятиями. Мерлин, он спас весь мир, может, и её тоже сможет?
Ему придётся действительно постараться.
Гермиона могла бы горько поплакаться Джинни, та бы внимательно выслушала, дала бы с десяток женских советов, но никогда бы не смогла понять. Для неё — замужней девушки и матери всё это лишь глупые игры, бешенство гормонов и способ спрятаться от безделья.
Чушь собачья, одним словом. Ладно, двумя.
— Сделать тебе чаю? — осторожно спросил Гарри, с беспокойством наблюдая за тем, как подруга ковыряет ногтем обивку кожаного подлокотника. Она что-то неопределённо кивнула всё также пряча лицо, и он расценил это слабое движение как согласие. Пока вода грелась в самом обычном магловском электрическом чайнике, он вернулся в гостиную и присел на краешек дивана, абсолютно не сочетающегося с этим немного уродливым креслом, сдерживая свои нетерпеливые порывы просто подойти и снова обнять её. Чем больше Гарри пытался успокоить Гермиону, тем большее она начинала переживать и плакать. По замкнутому кругу они говорили и говорили, она то успокаивалась, то кричала, то просто беззвучно плакала, как сейчас. Его свитер был уже насквозь мокрым от слёз, они беседовали почти два часа, и каждую минуту по её щекам катились слёзы, нос раскраснелся, а на лбу выступила вена, налившаяся кровью от напряжения.
Завтра у него свадьба. У человека, которого, как оказалось, она безумно любила. По её собственным словам — возможно, ещё со школы. Её выбор был странным, но не удивительным. Такие, как Малфой, умеют причинять и радость и боль с особенным мастерством. Умеют завлекать и привязывать к себе, ничего для этого особенно не делая, а Гермиона всегда была слишком непохожей на других девушкой, чтобы не обратить на себя его внимание.
У Гарри всё внутри похолодело, когда он внезапно осознал, что всё это время догадывался о чём-то подобном, да только не осмеливался сам себе в этом признаться. Внезапный побег из Хогварста, жизнь с маглами, полнейшее игнорирование всех предложений Министерства о престижной работе и короткие отношения на один день. Она будто бежала. Скрывалась, словно опасная преступница, в попытках разорвать все свои связи с магическим миром, а стоило ему вернуться, и Гермиона вдруг остановилась, споткнувшись об огромное бревно.
Нашла то, что долго искала.
А взять так и не смогла.
Гарри погрузился в свои мысли, подбирая нужные слова, и не заметил, как она тихо встала, прошлась по дому и вытащила из кухонного шкафа красно-белую пачку сигарет. Гермиона подцепила одну сигарету пальцем и подкурила её обычной зажигалкой, кажется, даже не вспоминая о палочке. Её руки дрожали, но после пары глубоких затяжек возле раковины, дыхание выровнялось, и она вернулась в своё ужасное кресло, больше не пытаясь спрятать от него опухшее и раскрасневшееся лицо.
Гарри лишь молча вздохнул, прошёл на кухню, в которой всё ещё витал табачный дух, быстренько заварил чай с мятой и, прихватив печенья и пепельницу, принёс поднос в гостиную. Он присел на подлокотник её кресла и Гермиона послушно прижалась к его боку, делая короткие затяжки. Едкий дым не смущал его, и он без лишних жалоб вдыхал его вместе с чужим горем.
— Блейз сказал мне тогда, что мы должны это прекратить, — надломанным голосом вдруг сказала она и шмыгнула носом. — Ничего глупее не слышала, — продолжала Гермиона, невесело усмехнувшись, с интересом рассматривая пожелтевший фильтр сигареты между пальцев. — Как можно прекратить то, что никогда не начиналось?
Она хорошо помнила этот разговор. Даже слишком. Могла восстановить его в памяти посекундно. Смешливый и всегда улыбчивый Блейз вдруг заявился к ней домой без приглашения, но с бутылкой необычайно дорого виски. Не то, чтобы она была против алкоголя по понедельникам, но, как правило, старалась подобное не практиковать, дабы не скатиться кубарем к социальному дну раньше времени.
Как говорится, никогда не поздно начать.
Забини опрокинул в себя первый стакан, едва она успела плеснуть в него тёмно-янтарного виски.
— Я разговаривал с Драко, — сказал он, быстро облизнув губы. Гермиона тоже сделала несколько горьких маленьких глотков и, сдерживая подступающие к глазам слёзы, заёрзала на стуле. Они не церемонились и устроились прямо на кухне за маленькой барной стойкой, служившей ей вместо обеденного стола. Из закусок был только нарезанный дольками грейпфрут, да парочка шоколадных конфет, но чистокровный аристократ, явно привыкший к более разнообразной кухне, не жаловался. Ну, нет у неё в доме никакой еды, кроме кошачьей, а напиться в понедельник вечером не входило в планы. Но, кажется, он вообще не собирался ничем заедать эту внезапную попойку, в попытках быстро и безболезненно напиться. — Гермиона, вы должны остановиться.
Его серьёзный тон и тихий голос никак не вязались с устойчивым образом шутника и мастера сарказма, но Блейз не сказал ничего нового и шокирующего. А то она сама не знала, что они с Малфоем поступают ужасно. Грязно. Отвратительно и низко. Колени сжимались от одной только мысли о том, как это было прекрасно, как был прекрасен он, но моралистка и правильная девочка внутри Гермионы всё же никуда не делась, хоть и поумерила с годами былой пыл. Как бы не хотелось это признавать, но Астория ей нравилась. Она была милой девушкой, красивой и идеально ему подходящей, а ещё, судя по всему, чуткой и понимающей, раз смогла спустить на тормозах его измену.
Просто идеальной. Настоящей леди.
Она такого не заслуживала. Гулянки будущего мужа за пару недель до свадьбы — что может быть отвратительней? Гермионе казалось, что она бесстыдно ворует чужую честь и достоинство. Чужое право на семью, которой у неё, наверное, никогда не будет.
— Я никого не держу. И вообще… — она съела дольку горького грейпфрута даже не поморщившись. — …пускай он сам разбирается, это не я выхожу замуж, имея при этом связи на стороне.
С больной головы на здоровую? Браво.
— Это не шутки, Грейнджер, — пробасил Блейз и сжал пухлые губы. — Всё очень серьёзно. (Правда?) Он в одном шаге от того, чтобы разорвать помолвку и всё отменить, но ты не можешь с ним так поступать! — последние слова он прокричал, подскакивая на высоком стуле.
Отлично, теперь она поругается ещё и с Блейзом. То, что нужно сейчас. Подарок, посланный небесами, не иначе. Спрашивать в чём она так провинилась не было смысла.