Забини с сияющей улыбкой провёл её в бальный зал, наслаждаясь падающими под ноги челюстями. Гадёныш умел эффектно появляться, но как же она была прекрасна! Робко перешагивая по мраморному полу, с алеющими щеками и напряжёнными плечами, она старалась естественно улыбаться, не обращая внимания на восхищённые взгляды. Солнечное платье мягко следовало за своей владелицей, повторяя даже самые лёгкие движения. Девушка будто летела, парила по воздуху среди всех этих невзрачных лиц, даже не представляя, насколько она была восхитительна.
В одно мгновение в этом зале для Драко осталась только она одна. Конечно, он вспомнил этот наряд, который Гермиона примеряла в день Рождественского бала, и который не осмелилась надеть из-за травмы ноги. И, разумеется, он помнил, что сказал тогда со злости пьяному вдрызг Забини. Сказал, захлебнувшись собственным ядом.
И тогда они расстались на целых семь лет.
Семь лет. Восемьдесят четыре месяца тенью по асфальту. Две с половиной тысячи дней и ночей лицом в потолок и с остаточной горечью на языке.
Время перестало что-то значить.
Драко сделал глоток горького виски и не почувствовал вкуса. Он невероятно злился и мечтал закрыть глаза всем и каждому, кто осмеливался бросить на неё жадный, влажный взгляд. Просто до одури желал заявить во всеуслышание, что она принадлежит ему одному и нечего распускать слюни на чужое, но, конечно, он не имел на это никакого права. Грейнджер была не его, и это злило больше всего на свете.
Злило, наверное, ещё курса с пятого. Дьявол.
Он не представлял, как глубоко увяз. Зыбучий песок уже сжимал шею, и осталось лишь закрыть глаза, проваливаясь до конца. А могло ли быть по-другому? Был ли хоть один шанс, хоть одна крошечная, невидимая глазу возможность держаться подальше?
Какого хрена он так привязался к женщине, которую он просто не имел права желать, Драко не мог объяснить. Какого хрена она невероятно красива, что в бальном в платье, что в растянутой футболке и дурацких шортах, и какого хрена он постоянно представляет её в коридорах фамильного замка в роли жены и матери своих детей.
Ему конец.
Такого хрена, наверное, что он влюбился по уши и сам не заметил, как это случилось. Он чувствовал себя сопливым сосунком, который мечтал о недоступной принцессе и воображал её в своих дурных фантазиях, срываясь на всех окружающих за свою беспомощность.
Мерлин, помоги ему. Просто помоги ему не сорваться и не поскакать через весь зал, чтобы выкрасть её прямо из-под носа у всех этих напыщенных идиотов. Просто удержи своей сильной мудрой рукой, приклей плечами к колонне, чтобы он не наделал никаких глупостей, о которых потом долго и упорно сожалеют. Просто… блять.
Конечно, Драко решил к ней подойти. Это желание было выше его сил. Оно билось внутри и злобно рычало при любой попытке отбросить его подальше. Дикая и привередливая зараза, которую хлебом не корми, только дай попялиться на Грейнджер вблизи.
Драко даже не заметил, что на самом деле рычал, пока пробирался сквозь толпу. Каким-то невероятным образом у него получилось подойти к ней сзади, и он сбавил шаг, медленно приближаясь, словно крадущийся хищник. Гермиона скромно стояла в самом углу зала и учтиво отказывала всем джентльменам в танце. Она крутила головой и заламывала руки, явно нервничая. Малфой шёл почти бесшумно, сливаясь шагами с толпой, а, когда до заветной цели осталось всего несколько дюймов, он и вовсе превратился в тень.
Ещё шаг и охота закончится.
Драко наклонился к аккуратному уху с двумя серебряными колечками и жарко прошептал:
— Не меня ищешь, Грейнджер?
Он улыбнулся, наслаждаясь её слегка испуганной реакцией, и сунул руки в карманы, чтобы никуда их, не дай Мерлин, не тянуть.
Ты давно сдался, так к чему этот театр?
— Привет, — на выдохе сказала она, слегка покраснев. Господи, это был просто самый лучший в мире цвет. Цвет её зардевшихся острых скул, усыпанных кокетливыми веснушками. Цвет зимнего рассвета и любимого сорта яблок Малфоя. Просто невероятно и сексуально. До дрожи. До глухих ударов в груди. Чёрт.
— Ты… — Драко сомневался, существует ли достойный комплимент, чтобы его сейчас произнести, но просто промолчать он тоже не мог. Не в его правилах держать при себе такую очевидную правду, — …Ты выглядишь невероятно. Знаешь, я люблю мёд, и его избыток никогда не отобьёт мне вкус, — почти промурчал он, окидывая её восхищённым взглядом. Ну, не мог он! Не мог превратиться в свою привычную ледышку, когда она так грела одним своим присутствием весь этот древний замок. И пусть король Артур три раза перевернётся в своём гробу. Пускай трехголовый змей сожрёт сам себя, но Драко молчать не будет. И, видимо, руки при себе держать тоже. Дья-я-явол.
— Ты запомнил, — ослепительно улыбнулась она, и Малфой окончательно поплыл. Перевернулся на спину и поддался бурному потоку. Слабак. Развалина. Влюблённый идиот.
Придурок.
— Да, потому что я в корне не согласен с этим твоим Шекспиром, — он запустил руку в волосы, слегка взлохматив их лёгким движением. Вот теперь она даже не пыталась скрыть заворожённого взгляда. Хватит.
Если ты посмотришь так на кого-нибудь ещё, это будет его последнее воспоминание.
Только на меня. На меня. Не дай мне шанса оторвать от тебя взгляд. Держи и не отпускай.
Да, Драко пришлось попотеть, чтобы узнать из какого произведения Гермиона цитировала строчки в тот вечер в Мэноре. Хотя он мог справиться с этим за пару минут, заявившись в любой магловский магазин и прочитав это стихотворение в слух. Любой ребёнок подсказал бы ему, что это «Ромео и Джульетта», но Малфои ведь никогда не ищут лёгких путей, правда?
— Тогда нужно было сказать, что ты не согласен с Лоренцо, а не с Шекспиром, это ведь его слова, — она сделала маленький шаг и её сияющее платье коснулось его ног. Солнце приблизилось, обжигая. — Твоё предыдущее высказывание не совсем корректно. А брат Лоренцо мой любимый персонаж в этой истории, кстати.
Мой любимый. Нет, нет, не надо так стучать, глупый орган. Тише. Успокойся и замолкни.
— Он же двигает сюжет, — неожиданно завёлся Драко и даже не заметил, как взял её за руку и мягко устроил узкую ладонь на своём предплечье. Это было правильно. Чертовски хорошо. Аритмия грозила вызвать сердечный приступ раньше положенного срока, но наплевать. Этот до крови жадный насос давно уже не принадлежал ему. Малфою казалось, что, если он не сделает этого, то не сможет больше стоять на ногах. — Без этого беспечного монаха наши несчастные влюблённые ни за что бы не решились на свадьбу. (да что ты?) Но, на мой взгляд, они сами сделали из него привратника своих отношений и слишком доверились собственным страстям.
Не надоело нести чепуху, Драко? Обвиняешь отчаянных влюблённых, а сам тянешься за фиалом с ядом, улыбаясь и предвкушая? Кто же здесь главный лицемер?
— «Природа слабодушна и рыдает, но разум твёрд и разум побеждает», — кисло цитировала она, нисколько не смутившись откровенной наглости Малфоя. Гермиона только лишь сильнее приблизилась к нему, почти прижимаясь к боку.
Да. Поближе. Будь ближе. Пожалуйста. Ты же должна чувствовать. Должна знать, как мне это сейчас нужно. Как всё болит и ворочается от невозможности прикоснуться.
Он задрожал.
— Мне нравится, как ты это говоришь, — сказал Драко и медленно повёл её сквозь толпу в центр зала.
К чёрту Шекспира.
Все пялились. Нет, не так. Все выкатывали глаза и роняли их на пол к той кучке с выпавшими челюстями. Но Драко было наплевать. Господи, впервые в жизни наплевать. Насрать на всех и даже на себя самого.
Это нечто разливалось свинцом по телу, утяжеляя шаги. Он чувствовал какое-то нездоровое удовольствие оттого, что стал единственным, кому она позволила взять себя за руку и увести. Настырные гости то и дело пытались остановить парочку и заговорить с кем-нибудь из них. Некоторые даже неприлично кричали через весь зал, расталкивая гостей локтями и пробираясь поближе. Конечно, этим «некоторым» был не кто иной, как рыжий Уизел.