Выбрать главу

— И это все твои доказательства? — улыбаюсь я, вздыхая с облегчением.

Но тут же моя улыбка испаряется, как только вижу горестный взгляд. Черт! Я должен ее успокоить и убедить, что мне плевать, чей это ребенок, а не искать доказательства, что он мой.

— Этот твой календарь ничего не значит. Я как врач, могу сказать, что много причин может быть, чтоб сбился график. Стресс, болезнь, смена климата… да что угодно, Лейси! Может ты просто забыла отметить эти дни. В ноябре.

— Не надо меня уговаривать Даррен, я уже все решила, — упрямо твердит пломбирчик и настойчиво разглядывает содержимое своей кружки.

— Что? Что ты решила?

— Я вернусь в Майами… завтра. Рожу этого ребенка и отдам на усыновление. Многим бездетным парам нужен малыш…

— С ума сошла?! Отдать своего ребенка чужим людям! — я вскочил и стал ходить по комнате. В голове не укладывалось, решение Лейс — абсурд.

— Хорошо. Решила отдавать на усыновление? Отдай. Мне.

— Я уже все решила… — потерянно бормочет моя жена, трясясь от нервной дрожи и стуча зубами о край кружки с горячим шоколадом, остывшим уже. — Я не Оливия, вешать на тебя чужого ребенка не буду.

Не знаю, с какого перепугу я брякнул это, но эффект произвело. Лейси удивленно уставилась на меня, даже трястись перестала.

— Ну чего смотришь? Мне по хрену, чей это ребенок. Он наш с тобой, — присаживаюсь на корточки перед любимой девочкой, честно гляжу ей в глаза и пытаюсь вложить максимум уверенности в свои слова. Только поверь, родная. — Воспитаем, Лейс!

— Ты будешь его ненавидеть. Это ты сейчас так говоришь, а потом попрекать меня станешь. Да и я тоже…

— Что ты тоже? — ее неверие вызывает у меня желание так стиснуть зубы, чтобы от них остались одна пыль. Тихо выругиваюсь, не сдержавшись и пломбирчик застывает, испуганно глядя на меня. Да, я тоже употребляю нецензурщину. Особенно, когда обычных слов не хватает.

— Я ненавижу этого… от этого придурка если… лучше отдам… — снова заходится в истерике Лейси. Успокоил, сука!

— Послушай. Вот представь, что тут, — я снова положил руку на живот моей любимой истеричке, — тут девочка, которая похожа на тебя. Глазки красивые, цвета морской волны, румяные щечки и локоны светлые. Вот как ее отдать чужим людям, м?!

Я говорю и говорю, целый час убеждаю свою отчаявшуюся жену, подбираю слова, внушаю ей уверенность. Только вот сам ни хрена не уверен. Мечтаю, чтобы малыш оказался моим, потому что если родится пацан, похожий на того ублюдка, то это будет попадалово по полной программе.

В конце концов, решили, что послезавтра с утра едем к врачу, и Лейси проходит обследование. Я уселся на диван и вытер рукавом пот со лба. Да уж, борьба за личное счастье выматывает сильнее физических нагрузок.

Двумя часами позже, когда оба, утомленные тяжелым разговором, а затем примирительными и успокаивающими ласками, спали тихо и мирно в своей уютной кровати, раздался звонок моего телефона. Ничего не соображая со сна, я слушаю еще одну истерику, только теперь в динамике смартфона. И понимаю, что в сию секунду жизнь сделала очередной резкий поворот. И это уже не решить разговором.

41

Похоже, вместо липовой свадьбы состоятся похороны, настоящие. Гарольд умер прямо перед «торжеством» его единственной дочери. Даже мне слышно, как в трубку телефона рыдает какая-то женщина, Даррен и слова вставить не может. Да и нет их у него, я вижу, что он чуть не плачет, пытаясь выдавить из себя хоть один звук.

Я придвигаюсь ближе и обнимаю любимого, пытаясь немного облегчить его боль. Чувствую, как он утыкается носом в мою ладонь, потом прикасается к ней теплыми губами. Прижимаюсь головой к его спине, слыша, как стучит беспокойное сердце.

— Я сейчас приеду, — произносит он, а я шепчу — «я с тобой». Он думает пару секунд и, покачав головой, поправляется: — Мы сейчас приедем, Айрин. Крепись.

Минут десять Даррен, покачиваясь, сидит на кровати. Он только постанывает, собираясь с силами.

— Гар… отец! — кричит он так сильно, что я вздрагиваю, и внутри у меня все сжимается. — Чёрт! Как ты мог?!

Быстрые сборы и через полчаса мы уже подъезжаем к шикарному особняку, который светится всеми окнами. Даррен не торопится покидать уютный салон автомобиля, смотрит вперед и кусает губу.

— Зря я тебя притащил сюда. Мне придется ездить по делам, а тут Оливия и моя мать… так что, может лучше…

— Я справлюсь, — прерывая его сомнения, глажу по руке. — Я же не маленькая. Я твоя жена. Теперь скрывать наш брак нет смысла. И вдруг я пригожусь, не все же против меня в этом доме.

— Да, ты нужна Айрин, я уверен. Только ты сможешь ее успокоить. Она не контачит с моей матерью и своей дочерью, — уже увереннее говорит мой любимый блондинчик и вдруг протягивает руку к моему лицу, улыбаясь. — Моя жена… любимая моя девочка.

Я бросаюсь в объятья и получаю поцелуй, короткий, но полный страсти. Рада, что хоть ненадолго отвлекла Даррена от горьких мыслей.

В доме носится прислуга, но из хозяев никого не видно. Даррен ловит одну служанку и спрашивает, где найти миссис Аттвуд, и та указывает на одну из дверей, выходящих в просторный светлый холл.

Мы находим Айрин заплаканную и обессиленно распластавшуюся в кресле в библиотеке. Рядом стоит Оливия и что-то доказывает не слушавшей ее матери. Речь идёт о деньгах и бизнесе, Даррен сразу начинает злиться почему-то, и прерывает бывшую невесту весьма резко.

— Лив! Заткнись, не время сейчас об этом говорить.

— О! Явился наследничек. Скоро станешь богатеньким, радуйся! — язвительно шипит гадюка и кладет руку на едва заметный живот, как бы намекая, что носит ребенка от Даррена.

Любимый сжимает кулаки, и уж было собирается подскочить к этой язве, но я останавливаю его.

— Она провоцирует тебя, не надо…

Женщина в кресле вдруг зашевелилась и стала оглядываться, потом останавливает затуманенный голубой взгляд на моем муже и улыбается ему. С трудом поднимается ему навстречу и припадает к груди Даррена. Он обнимает ее, практически удерживая ее на весу, потому что она разрыдалась и обмякла.

Ее вид вышибает слезу. Я тоже расплакалась, жалея незнакомого мне почившего Гарольда Аттвуда, его безутешную вдову и всех родных. Лишь Оливия, стоявшая у окна, выглядит обычной и ни грамма не расстроенной. Она с усталой усмешкой пялится на рыдающую мать, на меня и моего мужа и качает головой. Похоже, ей наплевать на скорбь и безвременно ушедшего отца, она будто не понимает причину наших слез.

— Так, ладно, я спать, уже почти утро, — уведомляет она нас и идет к двери.

— Стой! — рявкнул Даррен и та застывает на месте. — Я уеду по делам, моя жена останется здесь, в этом доме. Только попробуй ее обидеть или задеть хоть словом — порву на мелкие кусочки.

— Да больно надо, — огрызается Оливия и скрывается за дверью.

Больше часа мы успокаиваем Айрин, которая то затихает, то снова содрогается в рыданиях. Пока Даррен не вкалывает ей успокоительное и не укладывает в кровать. Он собрался уходить, нужно распорядиться насчет похорон, но женщина вцепилась в руку моего мужа и устало произносит:

— Ты знаешь о его завещании?

— Нет. Да и не время сейчас о деньгах, — отвечает он. Видно, что неприятен Даррену этот разговор.

— Я не о том завещании. Есть еще одно, относительно распоряжений … про тело… — слезы снова набегают на голубые глаза женщины, но она уже просто плачет, без истерики. — Гарольд ведь знал, что не уедет отсюда. Он нарочно рвался в эти проклятые горы! Он их любил, а они добили его…

— Да, он любил горы. Но в Майами он бы долго тоже не прожил. Айрин, мы все знали. Что скоро это случится. И ничего сделать не смогли.

— А ты знаешь, что он распорядился кремировать тело и развеять прах над горами?! — Айрин подскакивает с подушек, на которые упиралась. Теперь злость высушила ее скорбные слезы, и она стала похожа со своей дочерью. — Он совсем не любил меня! Я куда должна приходить, чтобы поплакать над могилой любимого?! Чтобы поговорить с ним? В горы?