– Ты не посмеешь.
Я меряю самодовольно осклабившегося подонка злобным взглядом, а он загадочно пожимает плечами, мол, "увидим".
– Может, и не скажу, всё от тебя зависит.
– Скотина... – сжимаю поднятый с кафеля пузырёк и из последних сил гашу в себе желание кинуть им в эту напыщенную, наглую рожу.
– Называй меня, как хочешь, но "хозяин" мне нравится больше. Кстати, никогда не пробовал без резинки, но мы же это скоро исправим, правда, детка?
– Ты ведь шутишь, да? – абсурдность его условий загоняет меня в откровенный ступор.
– Нет, мышь. Я держу своё слово. Помнишь? – Митя делает шаг ко мне, а я пячусь назад, упираясь в раковину. Он улыбается. Снова улыбается этой холодной ухмылочкой, от которой, будто присыпанный инеем, немеет позвоночник. И локон мне за ухо убирает, нарочито касаясь щеки. – Не трясись, у меня на сегодня другие планы, но я обязательно вернусь, можешь не сомневаться.
Дрожа от бессильной злости, я провожаю его до двери. Не из вежливости, а потому что не доверяю. Не знаю, на что он живёт, но серебро я на всякий случай перепроверю. И электрошокер обязательно куплю, как только получу зарплату, пусть только попробует приблизиться.
Глава 19
Пользуясь тем, что посетители в нашей скромной библиотеке редкость, я с самого утра погрузилась в изучение конспектов, начисто потеряв связь с реальностью, а заодно и счёт времени. От нескольких часов проведённых в одной позе затекла спина, и я сладко потягиваюсь, решив, устроить себе небольшой перерыв, но, глянув на висящие над окном часы, делаю два весьма неожиданных открытия: первое – мой рабочий день уже 15 минут как закончился, а второе – за окном царит самая настоящая зимняя сказка.
Зима в последние годы редко балует жителей нашего города настоящим снегопадом, в лучшем случае припорошит тротуары полупрозрачным слоем сероватого крошева. А тут вдруг решила расщедриться, и это в конце ноября! Огромные белоснежные сугробы, отражая яркие огни витрин, мягко рассеивают сумерки, будто подсветка в стеклянном снежном шаре. Господи, красотища какая!
Наспех застёгивая пуговицы пальто, прощаюсь с вечно болтающей по телефону уборщицей и чуть ли не вприпрыжку выбегаю из здания. Останавливаюсь только у подножья ступенек и, зажмуриваюсь, вдыхая полной грудью морозный воздух. Именно такие моменты дарят веру в чудеса: пушистые снежинки, тающие на лице, треск снега под подошвами прохожих, запах свежей выпечки из соседней булочной и непередаваемое, окрыляющее чувство всеобщей эйфории. Чего только не намешано в сплетенье людских голосов: восхищение, ликование, восторг... все сливается в один огромный ком энергии, и сбивает с ног дичайшим желаниемжить.
Смотрю вокруг, а саму так и тянет наплевать на приличия и как в детстве долго, самозабвенно кружиться, задрав лицо кверху, пока не начнёт казаться, что лечу среди звёзд. Но детство прошло, а настолько раскрепощенной, чтоб чудить на людях мне точно никогда не стать. Вместо этого прячу улыбку под широким вязаным шарфом, закрывая им лицо по самые глаза, и бесцельно брожу по суетливым улочкам. Домой идти совсем не хочется. Вчера, после ухода Мити, Дарье Семёновне стало хуже, её забрала скорая и ближайшую неделю она снова проведёт в больнице, а значит, спешить мне пока не к кому, можно и пройтись.
Кто бы знал, как претит сама мысль о том, чтобы сидеть одной в четырёх стенах. Они как временная капсула, хранящая память о чужой любви, греют лишь свою хозяйку. А меня душат. Конечно, немного стыдно перед Шансом, он наверняка заждался под дверью с поводком в зубах, но так всё сказочно вокруг – глаз не оторвать, всё кружит, искрит, сверкает. Я задержусь ещё совсем чуть-чуть и сразу домой.
Пока я успокаиваю разгулявшуюся совесть, не забывая при этом активно смотреть по сторонам, моё внимание привлекает шикарная ёлка, стоящая у дверей торгового центра. Шары на ней необычные, с пейзажами зимними, у меня в детстве было несколько похожих. Вот, например, как тот, с избой в лесу. Я отступаю на шаг, чтоб лучше разглядеть и чувствую под каблуком что-то твёрдоё.
Надо же, как неловко, не хватало ноги кому-то отдавить! Как в подтверждение уши незамедлительно режет пронзительный женский вскрик и меня незамедлительно с недюжинной силой швыряет в сторону.
– Тебя что, по сторонам смотреть не учили?! Разиня малолетняя.
Этот голос... хриплый, резкий, хлещущий. Я тотчас узнаю его. Инстинктивно машу руками, чтоб сохранить равновесие, а внутри всё кровоточит. И колет, противно так, с натугой, как ножом тупым по живому. А Бес в мою сторону даже не смотрит, все глаза на неё, на Олю свою. Перчатки кожаные с рук срывает и пальцами слёзы ей крокодиловы вытирает. Ловит каждый её вздох, каждое тихое слово. Выпросил-таки прощение...