– Сегодня пьёшь, – упрямится Стас, вынимая из-за пазухи бутылку водки и три пластиковых стаканчика. – Не заставляй меня вливать это в тебя насильно. Ты знаешь, я могу.
Знаю, но стаканчик беру не поэтому. Мне нужно заглушить хоть чем-то свой страх, выкрутить на ноль все чувства, чтоб продержаться эту жуткую ночь. Завтра будет немного проще. Должно быть.
Водка весь день пролежавшая в бардачке Жигулей Стаса тёплая. И вкус у неё настолько противный, что я едва справляюсь с тошнотой, пытаясь её проглотить. Меня тут же перегибает от рефлекторного кашля, и Дима прижимает меня лицом к своей груди, гладя по голове, как ребёнка.
– Стас, ей достаточно. У нас даже закусить нечем.
– Не вмешивайся, я знаю как лучше. Давай сюда её стаканчик.
Он снова разливает спиртное, мне ровно на один глоток, а себе с братом чуть больше.
– Пей.
Во второй раз я, по крайней мере, знаю чего ожидать. Вместе с горьковатой, обжигающей жидкостью по телу разливается странная согревающая заторможенность. Она переполняет меня, стекая влажными дорожками по щекам. Я ещё продолжаю воспринимать действительность, но медленно теряю способность анализировать и как-либо влиять на происходящее, а мысли своей неповоротливостью напоминают рой мух, дружно увязнувших в сиропе.
Братья тихо обсуждают дальнейшие действия. Дима предлагает временно залечь на дно. Стас соглашается и протягивает мне очередную порцию водки. Разговор не клеится даже после выпитого. Каждый думает о чём-то своём и, в конечном счете, мы полностью замолкаем. Я вяло отмечаю лёгкий дискомфорт в области спины и нащупываю стальную ручку от подъездной двери, о которую благополучно упиралась в течение последнего времени. Слегка пошатываясь, поворачиваюсь к ней лицом.
– Домой собралась? – Стас вдруг привлекает меня к себе, легко придерживая за поясницу. Я в ответ лишь киваю, не сумев себя уломать на что-то большее. – Я проведу.
– Стас, не надо, – неожиданно твёрдо встревает Дима. – Её квартира на первом, сама справится.
– Не лезь, – раздражённо огрызается Стас, зыркнув в сторону брата убийственным взглядом. – Подожди в машине.
– Стас, не будь мудаком. Я вас вдвоём всё равно не оставлю. Пошли.
– Димас, скройся, пока я тебе не вмазал!
– Опять торчков своих привела, подстилка привокзальная? – на шум, с балкона второго этажа близоруко щурясь, выглянула Вера, моя соседка, продавщица с местного рынка. Голос у неё зычный, весь дом на раз перебудит. Вдруг, кто не успел полюбоваться свидетельством моей распущенности. – Мало тебе одного, сразу двух тащишь. В конец стыд потеряла, нимфоманка чёртова.
– Ещё слово вякнешь, мы и тебя навестим, – развязно ухмыляется ей Стас, нехотя отстраняясь и просовывая большие пальцы за пояс потёртых джинсов.
– Ты мне ещё поговори, шпана немытая! Думаете управы на вас нет?
– Что на этот раз? Помоями окатишь? – вступает в перепалку Дима, метко зашвыривая опустевшую бутылку в урну. – Чего ты к ней вообще прицепилась? Зависть душит?
Соседка смачно материт разгорячённых водкой братьев, и под звуки назревающей ссоры я тихонько скрываюсь за дверью. Парням не в первой с ней грызться, сами разберутся. С тех пор как Верин муж, ушёл от неё к своей бывшей студентке, она меня не особо жалует, будто это я его увела. Хотя поговаривают, мы с ней чем-то похожи. Ага, принадлежностью к женскому роду и сравнительно одинаковым возрастом. А Стас... он бывает напористым, но силой меня брать не станет, пусть и недолюбливает. При должном желании моя хлипкая входная дверь, не стала бы ему преградой.
От выпитого на пустой желудок меня так кроет, что боюсь свалиться, не дойдя до кровати. Уже лёжа в ней, замечаю крупные слёзы продолжающие капать с подбородка. Всхлипнув, стягиваю с головы огненно-рыжий парик и пытаюсь стереть им мокрые подтёки. Безуспешно. Сон тоже никак не идёт. Постепенно хмельной дурман развеивается, и боль снова таранит нутро безысходностью.
Сегодня из-за меня умер человек. Его мутнеющий взгляд и последние слова, зовущие меня вымышленным именем, мерещатся повсюду. Я реву навзрыд, стараясь заглушить изломанный агонией голос, который не смолкая треплет подсознание. Как жить с этим дальше ума не приложу.
Снова одна, посреди чужой квартиры, в которой нет ничего моего, на самой окраине густонаселённого города, что глух к моему одиночеству и даже бескрайний небосвод равнодушен к моим слезам, раз я до сих пор молю его о самой обычной семье. Я согласна на любую: нищую, проблемную, неблагополучную. Лишь бы было кому от души пожелать "доброе утро ", или спросить "ты завтракал?". Разве я много прошу? Заботиться о родном человеке и быть кому-то небезразличной. Не как источник наживы или кукла для постельных утех, а стать по-настоящему нужной. Я так устала от одиночества, что впору шагнуть с крыши, да только в аду меня тоже никто не ждёт.