Пребывая в полнейшем ступоре, открываю один глаз и, скользнув взглядом по застывшему в дверях Бесу, понимающе усмехаюсь. Грамотно шифруется, гад.
– Митя, думаю тебе пора. Я всё сказала, мне больше нечего добавить.
– Перебьёшься, – в Мите не иначе как отчаянье заговорило. Он слишком хорошо знает Беса, тот при Дарье Семёновне его трогать не станет, а вот на улице догнать может вполне. Как же его выкурить без вреда для её нервов и психики?..
– А ты смотрю, не изменился, – ехидничает Бес подозрительно повеселевшим тоном. – Не понимаешь, когда просят по-хорошему.
Я заворожено слежу, как длинные пальцы Беса барабанят по лежащей на коленях папке, не в силах сосредоточиться на чём либо другом. Пытаюсь вспомнить, сколько ложек сахара добавила в его чай, а в голове лишь руки эти. Гладят, ласкают, сводят с ума. И так плавит волю распалённая кровь, что за подобные мысли мне точно гореть в аду. Какой позор, я ведь была уверенна, что Митя вытравил во мне любые проблески влечения к мужчине. Лучше б так оно и оставалось.
Чашку ему передаю, не глядя, отчаянно краснея под тремя парами любопытных глаз. Уставились, будто заняться больше не чем.
– И по-плохому фиг пойму, уж больно сладкая у тебясестра, – отмирает Митя.
– Вот как?
Антон, отпив чая, надсадно кашляет, уж не перестаралась ли я с сахаром? Или это Митина дерзость его так поразила? Признаться даже меня впечатлила его безрассудная храбрость, может он эликсир бессмертия где-то нарыл?
– Дарья Семёновна, – лучезарно улыбается Бес. – Простите мне мою нетерпеливость, но вы обещали показать свой свадебный фотоальбом.
Настаёт моя очередь давиться чаем. Когда он всё успевает?
– Ах, да! Секундочку, – суетливо кивает Дарья Семёновна, вставая из-за стола. – Кира, пойдём со мной, поможешь.
– Может, в другой раз? – уныло мямлит Митя, понимая, что дела его плохи.
Дружно игнорируя занервничавшего блондина, мы с ней идём к дверям.
– Кира, – Бес перехватывает мою руку, пронимая радостной дрожью до самой кости. Тело предательски отзывается на его касания, в то время как разум бьётся в истерике, умоляя бежать, не оглядываясь. Запаниковав, я пытаюсь одёрнуть руку, но Антон держит крепко.
Господи, что он задумал? Так нельзя! У него есть Ольга...
– Держи, это твоё.
Дурёха! Он по делу, ну конечно, по делу! А я напридумывала себе небылиц. Пряча горящее лицо за протянутой папкой, пулей вылетаю вслед за Дарьей Семёновной, которая, кстати, никакой альбом доставать даже и не собирается, в окно смотрит и мыслям своим мечтательно улыбается. Поняла, что нас нарочно спровадили. Ох, лисица...
Переведя дыхание, прислоняюсь спиной к стене и, заглянув в папку, не удерживаюсь от нервного смешка. В ней соглашение о расторжении договора арендатором. У меня есть свой угол! Свой собственный угол! Кончились мои скитания, теперь заживу, как когда-то мечтала. В родных стенах, в родном дворе! Только чай придется пить в одиночестве. Бес хоть и пытается вину загладить, у него теперь своя жизнь. И от истины этой такой тоской веет, что съезжаю по стенке, рот зажимая ладонью. Видит Бог, я ему благодарна, но Антон по-прежнему причиняет мне боль. Что бы он ни делал, я только глубже погружаюсь в свой персональный ад.
С кухни уже некоторое время раздаются звуки непонятной возни, надеюсь, парни её не разнесут. Мите-то терять нечего, вся надежда на Беса. Заслышав звук открываемой двери, Шанс срывается из своего убежища, под хозяйской кроватью, и заливисто лая, бросается в прихожую. Это что-то новенькое, героизм в нём пробудился что ли?
– Хищник.
– Вы о чём? – Я непонимающе кошусь в сторону Дарьи Семёновны, умиротворённо потирающей подбородок, под шум захлопываемой двери.
– Парень говорю хороший, прямо смотрит, в самую душу. А белобрысый твой пропащий, озирается, как ни глянь. Типичная жертва. Ты главное, Кира, с выбором не прогадай.
– А нет никакого выбора, – шепчу, прислоняясь лбом к оконному стеклу.
Спустя четверть часа, мигая сиреной, приезжает вызванная кем-то машина скорой помощи, а следом наряд полиции, и тот факт, что я всё это время неподвижно стою на месте вовсе не обоснован моим равнодушием. Я прекрасно осознаю, что парни вышли не о погоде поговорить, знаю, как они друг друга ненавидят, но вмешиваться всё равно не хочу. Я устала от боли, от крови, от жестокости. Покой – единственное что мне сейчас нужно. Последнюю неделю я прожила как на автопилоте, а сейчас, онемевшие чувства потихоньку отмерзают, ранимые и восприимчивые ко всему, как обнажённый нерв. Пережитое не прошло бесследно, и если травмы физические постепенно сходят на нет, то психика продолжает колебаться на грани. Слишком много потрясений ей пришлось перенести, иному на несколько жизней хватит.