Все смотрели на кабину и не замечали небольшой странности: земля новой борозды вздыбливалась за картофелекопалкой и засыпала клубни в предыдущей борозде. Мишка Даньшин тоже этого не видел. Он стоял, поддергивал от нечего делать штаны и крутил кепку на голове.
— Чего хмуришься? — спросила Надежда Ивановна.
— Не люблю, когда посторонние мешают работать.
— Петр Иванович не посторонний. Он пахал эту землю, когда тебя на свете не было. Когда это поле было минным полем.
— Как он мог пахать? Он взорвался бы.
— Мог, Миша, мог! Его разминировали, поле. Но одна какая-нибудь могла остаться. Кто-то должен был проверить первым. И Петр Иванович, когда ему было столько же, сколько тебе, проверил на своем тракторе. Это, Миша, сначала его поле, а потом — твое.
— Пожалуйста, разве я отнимаю, — поддернул Миша Даньшин еще раз штаны и вдруг ударил себя руками по бокам. — Я же говорил! Стой! Стой, тебе говорят! Стой!
Он кинулся навстречу трактористу, крутнул на бегу кепку козырьком назад. Трактор судорожно дернулся, и мотор заглох. В наступившей тишине голос парнишки прозвучал непривычно громко и хлестко:
— Куда же вы заперлись? Не видите, что хороните картошку?
Он обошел трактор, обошел Петра Ивановича и остановился около картофелекопалки, постучал ногой по цепи с видом человека, который просто не представляет, как поправить дело.
— Не понимаю, как это получилось, — снял Петр Иванович с головы шляпу.
— «Как, как»! Через две борозды надо, — сердито объяснил Миша.
— Раньше таких механизмов не было.
Миша махнул рукой. Не удостаивая учителя взглядом, он обошел трактор и полез в кабину. Трактор взревел, выпрыгнул из колеи и, перетащив картофелекопалку из одной борозды в другую, покатился, быстро набирая нужный ритм.
Директор совхоза сидел уже в машине. Надежда Ивановна поджидала Петра Ивановича там, где он ее оставил. Он ничего не сказал ей, только развел руками. Они подошли к машине, Петр Иванович открыл заднюю дверцу для Голубевой, затем открыл переднюю дверцу, чтобы попрощаться с директором совхоза. Он протянул ему руку, пожал. Надежда Ивановна сидела и улыбалась. Платочек белел на плечах. Петр Иванович через спинку пустого сиденья протянул и ей еще раз руку:
— До свиданья! Смешно получилось, да?
— Да, Петя. Очень городской ты стал.
— Что ты имеешь в виду?
— Шляпу, — засмеялась она.
Петр Иванович сокрушенно покрутил толовой в шляпе и опустился рядом с директором на пустое сиденье, захлопнул за собой дверцу. Машина медленно двинулась с места. Петр Иванович снял шляпу, вытер ладонью пот на лбу. Директор совхоза переглянулся с Голубевой. Она кивнула, и он увеличил скорость. Машина запрыгала резвее по неровностям ненаезженной дороги. Замелькали деревья, дома.
— А куда мы едем? — спохватился Петр Иванович.
Взвизгнули тормоза. Директор совхоза смеялся с удовольствием, с аппетитом. Смеялась до слез, утирая слезы платком, Надежда Ивановна. Смеялся и сам Петр Иванович.
— А я задумался, гляжу, — объяснил он.
— Отвезти назад?
— Не надо, я пройду огородами.
— Заходи в гости! — высунулась из машины Голубева, когда они уже отъехали. Петр Иванович помахал рукой:
— Зайду!
Глава десятая
Бильбоке
Сережа увлекся игрой в бильбоке и не заметил, как к нему подошел Петр Иванович. Все еще находясь под впечатлением своей веселой оплошности, он шагнул к Сереже и протянул руку:
— Дай поиграть.
— Здравствуйте, Петр Иванович, — слегка смутился Сережа. — Вы правда хотите или шутите?
— Правда.
Сережа передал ему игрушку. Петр Иванович с увлечением несколько раз подбросил колечко и поймал.
— Забавная штучка с ручкой.
— Я здесь купил, в «Товарах повседневного спроса», — сказал Сережа, забирая клоуна. — Игра французских принцев. Бильбоке называется. У нас в городе нет, а здесь есть. Представляете? И книг таких у нас не найдешь, а здесь лежат.
— А что ты здесь делаешь, принц? — с улыбкой спросил Петр Иванович.
— Ничего… Играю в бильбоке.
Сережа не понял вопроса и не понимал молчания, наступившего вслед за этим. Петр Иванович внимательно смотрел на Сережу, и улыбка таяла у него в глазах. Не зная, как прервать молчание, Сережа показал, как он играет в бильбоке.
— Я спрашиваю, почему ты здесь, а не в поле?
— Я дежурный.
— Почему ты?
— По списку. Антонов не приехал, Белкина дежурила в первый день, на букву «В» у нас никого нет, Говоров дежурил во второй день. Давыдова Алена отказалась дежурить. Четвертым по списку получаюсь я. Моя фамилия — Жуков.
— А на букву «Е»? — спросил Петр Иванович.
— На букву «Е» у нас была Еремина, но она еще в начале года перешла в другую школу. Они квартиру поменяли.
— Повезло тебе, да? Первый рабочий день, а ты — дежурный.
— Не знаю, — насторожился Сережа.
— Тебя ведь оставляли дежурить не около магазина. У тебя там больной. Воды попросит принести, а тебя нету.
— Он уже выздоровел.
— Как выздоровел?
— Очень просто. С поваром дрова пилит.
— Это же твоя обязанность, дежурный, — дрова пилить. Твоя обязанность, а не больного Кузнецова.
— Не стану же я у него отнимать пилу!
— Не станешь… это точно. Это не ты в прошлом году фальшивой справочкой запасся, чтобы не работать по ремонту школы?
— Нет! — с вызовом сказал Сережа.
— Да, это был не ты. Твоя фамилия Жуков. А тот был Жернаков. Тоже в очках. Читал, наверное, много лежа. Почему вы, мальчики, читающие лежа, так не любите работать?
— А почему вы нас так не любите? Потому что мы лежа много читаем?
— Ну ладно, — опустил голову Петр Иванович, — хватит разговаривать, иди дежурь. Коробку ты бросил?
— Какую коробку?
— Из-под этой штуки… Твоя коробка? — указал он на коробку, валяющуюся на земле, на которой был изображен такой же клоун, какого Сережа держал в руке. — «Ну-ка поймай» называется.
— Моя.
— Подними.
— Зачем ее поднимать?
— Не знаешь, зачем поднимают с земли мусор? Чтоб его не было.
— Я поднял бы, — выразительно артикулируя губами, сказал Сережа, — если бы улица была чистой. Посмотрите, сколько здесь всего валяется.
— Тебе-то зачем к этому мусору свой добавлять? Подними, и весь разговор.
— Хорошо! Пожалуйста, — поднял Сережа коробку. — Где урна? Куда бросить? Некуда же бросить.
— Да ты уж сообрази.
— Хорошо, Петр Иванович, я подумаю, — с издевательской вежливостью пообещал Сережа.
— Сделай милость, подумай.
Сережа демонстративно засунул коробку под мышку и удалился.
Глава одиннадцатая
Чай
Перед вечером, после дневного сна, мальчишки и девчонки развлекались каждый кто как умел. По дну высохшей чаши фонтана ходил Женька Уваров, кривлялся, касаясь талии ободранной купальщицы, делал вид, что танцует со статуей. Он даже приседал под хохот мальчишек и девчонок и ножкой дрыгал:
— Барыня-барыня, сударыня-барыня!
Нина Лагутина сидела на стуле под деревом, читала книжку, машинально теребя косу. Смирнов и Зуев развлекали публику из окна второго этажа школы-интерната. Оба были закутаны в одеяла, оба задевали всех, кто оказывался в их поле зрения.