Руби уронила банку с кофе. С бьющимся сердцем она снова нажала кнопку воспроизведения и, дрожа, прослушала сообщение еще раз.
Пробормотав «Боже мой», она кинулась вверх по лестнице, натянула джинсы, заправила в них ночную рубашку, сунула ноги в мокасины, вихрем слетела вниз и, схватив ключи, побежала к машине. Нервно маневрируя на «сатурне» в плотном утреннем потоке, Руби добралась до Шестьдесят шестого скоростного шоссе, ведущего к больнице. Застряв в очередной пробке, она не глядя пошарила по пассажирскому сиденью и выругалась, поняв, что в спешке забыла дома сумку с сотовым. Продолжая ползти по шоссе метр в минуту, Руби думала о Дорис, содрогаясь при мысли, что может никогда больше не услышать сентенции о том, насколько лучше она будет выглядеть, если сбросит десяток килограммов, или склоки по поводу цен в «Международном доме блинов». Отец умер, братьев или сестер у нее нет, единственный близкий человек — Дорис, упрямая критиканша с расистскими замашками, огромная заноза в заднице. И тем не менее Дорис была занозой Руби, и дочь не представляла жизни без матери.
Их отношения напоминали стиль общения Юнис и Мамы из «Шоу Кэрол Бернетт»[42], но в трудную минуту они всегда приходили друг другу на помощь. Когда несколько лет назад Руби свалилась с гриппом, Дорис, услышав по телефону, как дочь хрипит, немедленно материализовалась на пороге с супом, апельсиновым соком и мазью «Вике», которую объявила панацеей. Правда, выхаживая Руби, Дорис беспрестанно ворчала, что в доме грязь, что покупать жилье в подобном районе — глупость и что у стройных людей иммунитет крепче и болезни не цепляются.
Войдя в больницу, Руби подошла к столу информации и узнала, где мать. Прождав лифт минут десять, Руби добралась до палаты для выздоравливающих. Дорис выглядела намного лучше, чем можно было ожидать.
— Тебе позвонили вчера вечером. Ты что, пешком шла? — слабо спросила она, лежа на каталке со множеством мониторов.
— Мам, ты меня извини, — искренне повинилась Руби. — Вчера вечером я была в городе и не проверила автоответчик перед тем, как лечь спать.
— Ты ходила куда-нибудь со своим дизайнером по интерьеру?
— Нет, мама, с новыми жиличками. Между прочим, Джереми — бухгалтер, — с облегчением огрызнулась Руби. Если Дорис отпускает колкости в адрес Джереми, значит, она не при смерти. — Что произошло?
— Я мыла пол — ты плохо вымыла полы в прошлый раз, а я желаю ходить по чистому дому, — слабым голосом начала Дорис, — и у меня начались такие боли, каких никогда раньше не было. С тобой связаться не удалось, поэтому я позвонила миссис Дженкинс, ну, милой цветной женщине, живущей напротив, и она вызвала «скорую». Это было последнее, что я запомнила. Очнулась я здесь, когда в меня пихали какую-то трубку…
— Сердечный катетер, Дорис, — поправил седой мужчина средних лет со стетоскопом на шее, появившийся на пороге палаты. — Я доктор Слоун, — представился он.
— Это моя дочь Руби. — Дорис не забывала о хороших манерах даже на больничной койке. — Она станет красавицей, если немного похудеет, не правда ли?
— О, она и так красавица, — снисходительно бросил врач.
Руби смущенно пожала руку доктору Слоуну.
— Я только что приехала, прослушала сообщение утром… С ней все будет в порядке?
— Полагаю, больная полностью поправится. У вашей мамы в трех местах была закупорка артерий жировыми бляшками. Рано утром мы провели ангиопластику — растянули стенки сосудов, чтобы усилить ток крови. Операция щадящая. Сейчас у пациентки слегка повышена температура, поэтому мы, пожалуй, подержим ее здесь день-два, но я считаю, Дорис скоро встанет на ноги. После выписки кому-то придется побыть с ней несколько дней.
Врач задал пациентке несколько вопросов насчет самочувствия, сделал пометки в медицинской карте и пообещал, что позже в палату зайдет медсестра и ответит на любые вопросы Руби.
— После выписки несколько дней поживешь со мной и моими квартирантками, — деловито сказала Руби, хотя перспектива жить рядом с Дорис целых несколько дней заставила ее содрогнуться.
— Мне и у себя дома хорошо, — сварливо отозвалась старушка.
— Не сомневаюсь, ноты же слышала, что сказал врач.
— Врач не видел твоей развалюхи и бандитского райончика. Почему бы тебе не пожить у меня? — спросила Дорис и внезапно осеклась: — Тако… Малыш сидит один со вчерашнего вечера…
Руби не могла допустить, чтобы мать волновалась.
— Не волнуйся, я привезу его.
— Но он тебя не любит, — возразила Дорис.
42
Популярное музыкальное шоу (1967–1979) с вокальными и танцевальными номерами, мини-мюзиклами, пародиями.