– У него мать была алкоголичкой, постоянно где-то пропадала, а отец работал и закрывал на это глаза. Только однажды, когда вернулся из командировки и узнал, что Костя и Сева, его старший брат, уже три дня жили одни, он вышвырнул жену из дома.
– Ужас какой, а большие они были?
– Севе было пять, а Косте три.
– А потом?
– Потом он женился во второй раз. На женщине с ребенком.
– Тогда и мальчикам должно было стать лучше.
– Да нет, женщина оказалась очень жесткой и даже жестокой. Какая-то исковерканная сказка про Золушку. Дочку она боготворила, а братьев избивала за малейшее прегрешение.
– А отец что?
– Он считал, что растит настоящих мужчин. И только так можно выбить из ни дурь и слабохарактерность. Но он сам по себе был очень сухим человеком. Я его пару раз видела, наиболее бездушного создания я не встречала никогда. Ни злости, ни радости, ничего – только холодная логика. Хотя к падчерице было иное отношение во всем.
– Бедные мальчики… Но нельзя же только из такого выводы делать, – покачав головой, сказала Нина Анатольевна.
– Нельзя… Костину веру в верность и отношения сломили окончательно, когда девушка ушла от него к его лучшему другу. Может сейчас это и смешно звучит, но мы уже взрослые люди и понимаем больше. А тогда ему было двадцать шесть, мне двадцать два…
– Ну, мальчик-то уже большой был, даже более чем! – прервала Нику Нина Анатольевна. – В его возрасте пора было понимать, что и как в жизни происходит. И что по поступкам одного нельзя о других судить.
– Наверное, вы правы, – Ника замолчала ненадолго, задумавшись о чем-то. А спустя минуту вновь заговорила, не отрывая взгляда от полупустой чашки. Казалось, что она обращалась к самой себе, что-то объясняя и доказывая. – Я никого в жизни так не любила, как его. Мне дышать без него сложно было. Я до сих пор помню запах в его машине, смесь сигарет и его туалетной воды… Он постоянно уходил, пропадал на месяц или пару, а потом опять возвращался… Привет, маленькая… Он всегда писал смс-ки и каждый раз начинал с этих слов. Знаете, меня никто никогда так не называл, только он. А у меня от этого внутри все переворачивалось. Костя ведь совсем не ласковым был, страстным – да, – Ника покраснела при этих словах, ведь обсуждать с кем-то что-то настолько личное, а тем более с Ниной Анатольевной, казалось неправильным, – но ласковым он никогда не был. Лишний раз не обнимал, слов каких-то громких не говорил. Всего пару раз, но знаете – эти несколько раз для меня ценнее были, чем сотни комплиментов от других. Костя так смотрел на меня, что слова не нужны были. А если все же обнимал и к себе прижимал… я не знаю, как объяснить. Это было так неуклюже, словно он не умел обниматься, и напоминал мне ребенка, делающего первые шаги. Но зато ценность подобного была бесконечна, – Ника почувствовала, как слезы набежали на глаза, а сердце в груди заныло. Боже, одиннадцать лет прошло, а внутри все равно сжималось что-то от воспоминания о том, как огромный Костя неумело и неловко прижимал ее к себе. Как неосознанно его пальцы гладили ее по щеке, а когда он понимал, что делал, то резко убирал руку, и тут же начинал хохмить или переключаться на что-то, лишь бы не акцентировать внимания на сделанном.
– Он когда пропадал, я с ума сходила, особенно в первый раз, жить не хотелось. Но он всегда появлялся, – продолжила она. Нина Анатольевна с пониманием молчала, осознавая, что ее любимой девочке необходимо было высказаться. Нельзя же столько лет все это в себе хранить. Когда-то у Ники была Даша, но навряд ли они все это обсуждали, ведь ее дочь была слишком негативно настроена против того молодого человека. А после Дашиной смерти Ника и вовсе ото всех закрылась. Так что мудрая пожилая женщина молчала, слушая эту грустную исповедь. – Он всегда возвращался. Так непринужденно, словно его не было всего пару дней. Врывался в мою жизнь, переворачивал все с ног на голову. И я опять верила в то, что что-то может выйти. А потом он уехал в Чечню, какие-то котельни восстанавливать. Войны там уже не было, но все равно страшно было. Мы его с друзьями провожали. А он только на меня смотрел, глаз не отрывал, словно сказать что-то хотел, а не мог. А когда его поезд отъехал от перрона, я прямо там упала на асфальт, говорить не могла, дышать не могла, жить не хотела. А он позвонил и сказал: «Привет, маленькая, не грусти, я вернусь. Ты же меня знаешь, слышишь, вернусь»… а потом трубку повесил и опять пропал на пару месяцев, что после вновь объявиться, – Ника устало вздохнула и подняла взгляд на Нину Анатольевну.