– Знаете, я привыкла к его появлениям и пропаданиям, и, наверное, так бы все и продолжалось, если бы не Слава. Я, когда узнала, что беременна, впервые не ответила Косте, пару недель молчала, думала, думала, все ждала от него чего-то, а он один раз написал и все. Потом все же послала ему сообщение, мол поговорить надо, а он тоже не ответил. А я тогда психанула, номер сменила, перестала со всеми общаться, удалилась отовсюду в интернете – мы с его братом в одном чате сидели. Плохо было, тяжело, родители ругали, в университете давили. Только Даша тогда сказала: «Плюнь и рожай»…
– В это охотно верю. Она максималисткой была, либо все, либо ничего, – с грустью сказала Нина Анатольевна.
– Да, но без нее я бы тогда пропала. А так… – Ника замолчала, задумавшись. Перебирая в голове воспоминания, то, о чем рассказала и нет. О каких-то моментах, трогательных или полных страсти. О том, как Костины глаза горели, когда он ладонями водил по ее обнаженной коже, как лихорадочно ее имя шептал, покрывая поцелуями шею. И это его сиплое: «Быстрее… Хочу…» Как сжимал до боли ее бедра, толкаясь в ее тело. Синяки оставались, а ей хорошо было. Дикий безумный секс, наслаждение, граничащее с болью. Она не боялась причинить ему вред, когда впивалась ногтями в спину или прикусывала кожу на ключице. Страсть становилась лишь жарче, какая-то отчаянная и не контролируемая, доводящая до исступления, когда хочется разорвать в клочья, настолько наружу просятся чувства, когда жаждешь вцепиться в человека всем: руками, ногами, зубами… душой… втянуть его в себя и запереть навсегда, оставаясь единым целым.
И ведь в глазах Кости горела та же жажда, пусть он молчал, не говорил… но таких чувств нельзя было подделать.
И те редкие моменты нечаянной, будто случайной теплоты… В мыслях всплыла картинка из прошлого:
Они лежали в кровати, дыхание еще не до конца восстановилось от недавно пережитого взрыва страсти. Костя ненавязчиво водил пальцами у Ники по ладони. Те редкие моменты, когда он дарил ей нежность.
– Есть хочется, – раздался в темноте его хриплый голос. – Будешь?
– Не хочу, только если попить, – прошептала она, боясь пошевелиться и лишиться этой нечаянной ласки, от которой кожу покалывало в том месте, где ее касался Костя.
– Я принесу, себе только что-то сделаю перекусить, – он поднялся с кровати, натянул боксеры и босиком пошел на кухню, по дороге бросив Нике пульт от телевизора. – Найди нам посмотреть что-нибудь, только не…
– Что-то слезливое, помню, – улыбнулась она, щелкая по каналам.
Костя вернулся с огромной тарелкой и чашкой чая, в который вместо сахара было добавлено варенье – им на двоих. Он почему-то никогда не делал себе чай с сахаром, только с вареньем, и Ника привыкла пить тоже самое.
Он передал ей кружку и завалился на кровать, поставив еду себе на колени. Ника бросила взгляд на тарелку и увидела там жаренную картошку, салат из капусты и охотничьи колбаски, которые блестели от жира. Она чуть поморщилась, как можно было есть это, хотя картошка с салатом выглядели очень даже аппетитно.
– Ешь, – усмехнувшись сказал Костя.
– Ты же себе сделал, кушай, а я чай попью, – тихо ответила Ника, с жадностью глядя на капусту.
– Ешь, я сказал, – он всунул ей в руку вилку.
– А ты? – произнесла она, набирая себе капусты и картошки.
– Доем за тобой. Ешь, маленькая.
По телевизору шел какой-то дурацкий фильм с Ван Дамом, которого любил Костя, и, хотя Нике подобное было совершенно не интересно, она молчала наслаждаясь, потому что, засмотревшись, Костя опять начал поглаживать ей пальцами плечо.
Она тогда съела все, оставив ему только блестящие от масла и жира колбаски. Костя долго над ней смеялся, обвиняя в том, что она объела его несчастного, а потом принялся щекотать Нику, а затем целовать губы, щеки, шею, плечи. Прикосновения становились жестче, пальцы впивались в кожу. Да и Ника больше не отбивалась, а лишь притягивала к себе, цепляясь за Костины волосы, обхватывая ее бедра ногами, впиваясь пятками ему в ягодицы. Сильнее, жестче… фильм они тогда так и не досмотрели.