И вот тут начинались несообразности. В том, что Маша не врет, я была совершенно уверена. Она действительно весьма наблюдательная девушка, к тому же специальность археолога а чем–то сродни следовательской хотя бы в части осмотра моста действия и внимании к деталям. И если Маша говорит, что нашла хладный труп, значит, так оно и было.
Опять я почувствовала что–то неправильное, как и в первый момент, когда мы еще только обнаружили в лесу Машу. Не нравилась мне вся эта мизансцена — и остывшее, но окровавленное тело, и странная причина, по которой преступник, желая скрыть какие–то следы убийства, выжег поляну, но оставил целехонькой главную улику — тело, и главную свидетельницу — Машу. К тому же из рассказа аспирантки получалось, что Игорь разделся уже после того, как убийца раскроил ему череп?.. А может, Маша все–таки ошиблась, она же не медик, и кровь была запекшейся? Или крик она слышала не Игоря? Хотя сколько она могла там ходить одна? Ну, час, ну, пусть два. Допустим. Его могли убить сразу, как только он пришел на тот участок? И это допустим. Тогда его мог там ожидать автор записки. Кто? Если автором записки, по словам Маши, был Олег, а уж в том, что Олег не мог там быть через неделю после своей смерти, сомневаться не приходилось! Хорошо, записка была написана раньше, и кто–то хранил ее до удобного момента.
А потом использовал как предлог, чтобы выманить Игоря. И Машу. Двух нежелательных для него свидетелей. А интересно все–таки, что же такого Маша знает об этой истории, раз преступник счел за благо убрать ее с дороги? Или убийца попросту вошел в состояние «и мальчики кровавые в главах» и боится уже собственной тени? Так или иначе, но мы имеем покушение на убийство и собственно убийство. Не считая Олега. И есть еще некая неизвестная науке Люба, которая, судя по разговору Инги и незнакомца, находится в очень незавидном положении.
Кстати, Машу тоже спросили насчет таинственной Айшет, которая время от времени напоминала о себе, словно издеваясь над следователями — никаких ее следов, несмотря на массу свидетельств, обнаружить не удавалось. Но о ней знали и говорили почти все. Вот и Маша, тряхнув копной светлых волос, решительно заявила:
— Конечно, слышала! «Женщина–змея!» Была у него Айшет, восточная женщина, циркачка, да еще замужем! Она с мужем в каком–то бродячем цирке выступает, у них номер называется «Заклинатели змей»! С кобрами!
Таких подробностей следователи еще ни от кого не слышали. Естественно, этим показаниям тоже дали ход — бросились проверять все бродячие цирки, заезжавшие в Питер в последние месяцы. Дожидаясь результатов, я пыталась представить себе обстоятельства, при которых взрослая женщина, да еще восточного происхождения (а у них тридцать дет, насколько я слышала, не совсем то, что у нас!), да еще замужняя, вдруг заинтересовалась бы таким, прямо скажем, замухрышкой, как Олег. Что–то тут было не так. Хотя ведь верно говорят — из всякого правила бывают исключения? Конечно, логично, что никто ее не видел — но откуда о ней столько народу, если студентка Таня сказала, что Олег никому об этом не рассказывал?! Просто Лох–Несское чудовище, а не женщина — все о ней говорят, но живого человека, который бы ее видел, мы пока не встречали…
Рефлексирований моих хватило до самого утра. В одиннадцать появился Валентин Викторович. Он со следственной группой успел съездить в лес и осмотреть указанный Машей участок.
— Ну как, совпало? — Поинтересовался Иван, наливая ему чаю.
— Один в один, — кивнул генерал. — Она там пень какой–то приметила и два муравейника рядом, по ним и узнала место.
— И все–таки мне непонятно, — вставила я, — зачем преступник затеял всю эту катавасию, а не сжег тела Игоря и Маши, раз уж оба ему так мешали, что он их в лес заманил для расправы?
— Похоже, он и не собирался Машу–то убивать, — возразил Валентин Викторович. — Он ведь даже оттащил ее с поляны перед тем, как все поджечь, хотя прекрасно знал, что она осмотрела всю картину, да еще и тело потрогала!
— Да, к тому же он не мог не сознавать, что Маша осталась жива и довольно скоро может прийти в себя. — Согласилась я. — Более того, он оградил ее от огня. Но тогда совершенно неясно, зачем же он прикопал ее под ветками?
Генерал покапал головой;
— Нет, странные какие–то цели он преследовал этот преступник. И с Игорем тоже. Ударил жертву по лицу, чтобы лицо было не узнать, это логично, но дал Маше возможность опознать убитого. И кстати, она в морге повторно осмотрела тело.
— Она уверена, что это Игорь? — Быстро спросил Ванька.
— Ну, скажем так, она уверена, что это именно тот труп, который она обнаружила в лесу, — ответил генерал. — Лица–то она и тогда не видела. Она опознала размазанную татуировку и вещи: часы на руке, перстень–печатку… Вот на этой и на сходстве основных примет наше опознаний и держится. А анализ ДНК мы ведь не проводили — из всех его родственников налицо только Инга, но ее пока решено не трогать!
— Слушай–ка, Викторович, — вдруг оживился Иван. — Мне асе эти ветки покоя не дают. А когда ту, первую, поляку осматривали, больше никаких следов но нашли интересных?
— Ты о чем это? — Генерал отхлебнул чаю и посмотрел на него внимательно. — Нет, ничего такого, что указывало бы на присутствие преступника, я внимательно отчеты читал.
— Да я не про то, — возразил Ванька, — Клава когда сказала, что он ее прикопал, я подумал, может, это и не преступник вовсе?
— А кто? — Спросила я. — Еще один посторонний?
— И еще какой! — Улыбнулся мне муж. — Есть у меня одна версия!
После этих слов они с Валентином Викторовичем подхватились и понеслись на какие–то очередные розыски.
Через несколько часов, когда нам с Лизкой уже надоело строить версии, что же он мог там заподозрить, у ворот зашуршали колеса джипа, и Иван, донельзя довольный, подошел к нам.
— Пустяк, а приятно, — сказал он, присаживаясь рядом. — Я был абсолютно прав! А ты еще ругаешься, что я на охоту хожу!
— Господи, при чем тут охота? — Изумилась я.
— Преступник, скорее всего, бросил Машу на поляне на произвол судьбы, а к веткам не имел ни малейшего отношения! — Сказал Иван с видом Шерлока Холмса. — А планы убийцы чуть не нарушил обыкновенный мишка!
— Какой Мишка?!! — Завопили мы с Лизкой.
— Косолапый. Бурый такой медведь. Он, видимо, первым обнаружил «бездыханное тело» и решил прикопать такую добычу, вот и завалил ее ветками. Сыт был, наверное, — усмехнулся он. — Медведи часто так поступают. Осмотрев поляну, мы нашли следы этого зверя — давнишние и посвежее, наверное, приходил потом, бедняга, и не мог понять, куда делось лакомство! Конечно, когда первый раз поляну осматривали, искали только следы преступника, а о звериных никто и не подумал!
Переварив эту новость, я строго спросила:
— А поляну тоже медведь поджег? Или мышка бежала, хвостиком махнула?
— Нет, — так же серьезно ответил мне муж. — Поляну поджег преступник.
— Так может, ты знеешь и зачем ему это понадобилось? — Продолжала я расспрашивать.
— Могу только предполагать, — ответил Иван. — Но, раз тело маскировал медведь, можно сделать вывод, что в замыслы преступника это не входило, и он как раз хотел, чтобы Машу нашли живой…
— Но, судя по всему, он сжег только куртку, футболку и окровавленную траву, — размышляла я. — Но чего ради?
— Сама подумай, — зловредно посоветовал он. — У тебя хорошо получается!
Глава 20
Я обедала с Надей и Геной, который, отлучившись с работы на время перерыва, сообщал жене сельские новости:
— Ваську–то Калязина в больницу положили!
— Допился, — вздохнула Надя, ставя на стол кувшин с молоком. — Или все–таки сердце?
— Нет, отравление, — охотно пояснил Гена, с аппетитом откусывая от горбушки. — Так что зря про него болтали, будто он колдун!
— Колдун не колдун, а глаз у него дурной, — воз–разила Надя. — На что ни посмотрит, о чем ни узнает, все прахом пойдет! А что приключил ось–то?