Клара молчит. Пока не может произнести слова.
Тишину лучше всего может разрешить клоун. А он у нас уже имеется, правда связанный непонятной лентой и без красного поддельного носа.
– Ребят, развяжите, – произносит он. По правде говоря, он и сам прекрасно выпутается из этого бантика. Он так и делает. Выпутался назло испуганной Кларе.
– Мы вызовем полицию, – угрожает как раз-таки испуганная Клара. Не на шутку боится рыжих психов.
– Ребят, я все объясню, не надо никакой полиции.
– Ага, так мы тебе и поверим.
– Поверим, – вездесущий голос Дали прорывается сквозь чернеющий лес испуга и недоверия. Произнеся единственное слово, то есть глагол, даже гром прогремел.
Услышав снова голос Дали, Роза посмотрела на него со всей злостью. Ее раздражало его поведение, она никак не могла его понять, но не спорю, ей он был ужасно интересен.
– Я… я… – Рома захлебывается в воздухе, который он набирает для смелости. Видимо, он решится рассказать что-то, чего мало кому говорил. Это будет страшнейшим испытанием в его жизни. Он понял, что совершил просто ужаснейший поступок в своей жизни, ударив Марка. Рома смотрит на Марка, на свои руки, на Лию. Его сердце катается на американских горках, цель которых полное разоблачение. На этих каруселях боишься провалиться в пропасть, но всегда знаешь, что ты застегнут ремнем безопасности. Роме так не казалось. Он кружил на какой-то вертушке, от которой его выворачивало наизнанку. На лбу выступают горошки холодного пота. Проверка на детектор лжи. Если провалишься, умрешь. Каждый мускул на его теле пропитывается высоким напряжением. Он решается только тогда, когда еще раз смотрит на Марка.
– Не тяни, – командует Роза. – Ты натворил таких непонятных дел. Пора рассказать, в чем дело.
Рома ловит на себе взгляд Марка. Рыжий вытаскивает из кармана сиреневые конфеты (их ровно три штуки) и кидает на пол. Они камешками плюхаются об паркет.
– Это не конфеты, а лекарство. Таблетки по управлению гневом. Так говорит мой лечащий врач. Мой психолог. – Никто никогда не видел Рому таким серьезным. Он смотрит на конфеты, извиняюсь таблетки, затем поднимает глаза на ребят. Все изумились запредельному ужасу в его глазах. Голос Ромы был настолько убитым, что капающий дождь казался пением какой-то дивы.
Да, все знали, что Рома странный, называли его психом, но никто не догадывался о правоте порочащих слов. Очередная тишина окутала когда-то оживленный зал. Даже бабушки в соседних комнатах притихли. До этого они пытались пришлепнуть газетой муху.
– Я понимаю, это странно звучит, но я такой. Я – псих. И моя фамилия (о, да Химчистка)… – он снова запинается. Кажется, от него послышался едкий смешок, словно серная кислота гонится за жертвой. Он снова напрягается. Лицо выражает мучительную пытку. – Моя фамилия. Я ее ненавижу. Ненавижу людей, которые ее произносят. Да, фамилия Химчистка – это проклятие.
Снова тишина, сопровождающаяся барабанными стуками дождя. Все молчат. Сейчас не время их голосам. Только один должен разрушить роковое молчание.
– Это было три года назад. У меня был брат. Младший брат. Его звали Рамин… – История повествуется в прошедшем времени. Все понимают, что прошлого не вернуть. – Я как всегда любил отстойные шутки и приколы. Он всегда поддерживал мои дурацкие идеи и осуществлял их. Однажды я придумал новую шутку с его участием. Я сказал ему прокрасться ночью в химчистку, да именно в химчистку, потому что мы знали о существовании черного хода. Когда-то мы сделали там дыру. – Он снова улыбается. – Рамин так и сделал. Прокрался туда, но это бы ничего. Я сказал ему закричать нашу фамилию, то есть закричать слово «химчистка». Все время я стоял на улице. Я слышал, как он кричит. Потом я услышал, как он смеется над поступком. Вообще, мы всегда смеялись над своей фамилией. Но не в эту ночь. В то время в химчистке находился алкоголик-бомж. Он испугался крика Рамина и просто… просто пырнул его ножом. – Рома не в силах сидеть с каменным лицом. Он отворачивается от всех и уже дребезжащим голосом произносит: – А я стоял на улице и ничего не понимал. Почему мой брат так долго не выходит. Я побежал в химчистку и обнаружил лишь холодного Рамина и кровь. Такую противную. Страшную. Липкую. Я начал звать своего Рамина, дергать за плечи, но в ответ не было его дикого смеха. В первый раз я слышал лишь тишину, находясь с ним. Он умер от рук какого-то бомжа. Это несправедливо. И все из-за меня, моей нелепости, моего существования. Если бы я не попросил крикнуть его это слово, бомж не испугался бы и не убил брата. Я вызвал скорую, но знал, что больше никогда не увижу своего Рамина. Врачи сказали, что я мог успеть, но я стоял на улице и паршиво ждал его прихода. Он не вернулся. Больше никогда не вернется. Все из-за меня. Из-за меня он пошел в химчистку, из-за меня прокричал нашу фамилию, из-за меня его ранили, из-за меня его не спасли, из-за меня его нет рядом со мной. А ведь я никогда не говорил, что люблю его. Я всегда издевался над ним, дрался, но без него моя жизнь паршива. Только он мог меня понять. Я убил своего брата.