Со смертью близких друзей разрушилась традиция вечерних застолий. Николай находился теперь при императоре постоянно и нередко оставался в его доме на ночь, где для него были отведены роскошные покои. Он сопровождал его повсюду. Их отношения достигли той глубины, когда они научились понимать друг друга глазами. Николай не пытался вернуть Октавиана к тому памятному разговору. За много лет он хорошо изучил привычки императора и поражался его способности годами вынашивать какую-нибудь мысль, будучи уверенным, что она преждевременна, что она еще должна отлежаться, что для нее еще не созрели условия. Но император помнил все. Николай, присутствуя на многочисленных встречах со жрецами, нередко ловил загадочный взгляд Октавиана, загадочный для окружающих, но не для него. Взгляд и предназначался ему, Николаю, и этот взгляд, как-бы, напоминал ему, что император ничего не забыл, но не время... Еще - не время!
И, вот, прогуливаясь, как-то, по солнечным дорожкам садов Помпея, вблизи Фламиниевой дороги, куда император приказал доставить их, Николай решился нарушить табу и вернуться к давнему разговору. С тех пор, он успел много передумать и мысли переполняли его. Вдобавок, он начал всерьез опасаться, что по неизвестным ему причинам, Октавиан так и оставит эту тему в забвении. Тему, которая волновала и тревожила Николая и которая получила неожиданное развитие два года тому назад, когда он, преодолевая протест императора, все-же, покинул его на целых девять месяцев и провел их в Иудее. Дамаск, после смерти родителей, больше не интересовал его. Как и прежде, он жил во дворце Ирода. Царь Иудеи, почти, не мог двигаться из-за болезни ног. Он восседал на троне в мрачной полутемной зале, предпочитая одиночество и раздражаясь, когда кто-либо нарушал его. Даже, если это был один из сыновей. Даже, если любимый сын, названный в честь отца - Иродом.
В Назарете он остановился у дальних родственников. Степенная и рассудительная Мария была дочерью одной из его двоюродных сестер и приходилась ему племянницей. Ее муж - Иосиф, невзрачный, тихий и добрый человек сразу понравился ему. Николай с удовольствием наблюдал за их простыми, но наполненными нежности, отношениями, которые только и можно увидеть в отдаленном провинциальном местечке, и от которых он успел отвыкнуть за долгие годы римской жизни, лишенной естественности и искренности. Он удивлялся и сочувствовал семейной паре, прожившей без малого десять лет в супружестве, но так и не получившей самого дорого подарка судьбы - ребеночка. Казалось, любовь, царившая в этом доме, должна была смести все преграды...
- Бог отвернулся от нас, - печально повторяла Мария.
- В чем мы провинились? - вторил ей Иосиф.
Николай заметил, что и Мария, и Иосиф редко посещают синагогу, а дома, почти, не уделяют никакого внимания отправлению религиозных обрядов. Выглядело это довольно странным, так как в памяти Николая хранились совсем другие впечатления детства, состоящие из строгого соблюдения ритуалов, непрестанных молитв и обращений к Богу.
- Что-то, Вы не очень усердно просите Бога о милости, - сказал он, однажды, - Может, потому он разгневался на Вас и не дает Вам ребеночка?
- Мы устали просить его! У нас больше не осталось на это сил! Бог любит богатых и здоровых! - воскликнула Мария и заплакала.
- Не плачь! Не надо! - утешал ее Иосиф, - Скоро все переменится! Вот увидишь! Все говорят об этом!
- О чем? - не понял Николай.
- О Мессии! Скоро на землю придет Мессия! Он принесет людям счастье! Об этом все говорят и все ждут его!
- Вы говорите о пророчестве Моисея?
- Да! Пришло время сбыться пророчеству!
Круг замкнулся. В один момент, в секунду, то, что столько лет тревожило Николая и заставляло искать ответ, высветилось со всей изумительной ясностью.
Октавиан и Николай медленно прогуливались по солнечным дорожкам садов Помпея. Многочисленная охрана держалась далеко позади. Николай еще раз взглянул сбоку на императора и, сделав небольшое усилие, приступил.
- Государь! Как быстро течет время! Как неумолимо поглощает оно наших друзей, наши помыслы, превращая наши мечты в ненужный хлам!
- Я знал, что ты не выдержишь и когда-нибудь заговоришь об этом, спокойно сказал Октавиан.
Николай не удивился, что, не успев ничего сказать о главном, император сразу ухватил его настроение и понял смысл его слов, именно, так, а не по-другому. Он, даже, был уверен, что все будет, именно, так.
- Да, государь, я бы хотел, с твоего позволения, продолжить ту тему, которую, когда-то, начал наш друг Меценат.
- Говори! Может быть, теперь и настало для этого время!
- Зная твою блестящую память, наверно, напрасно спрашивать - помнишь ли ты все подробности того разговора?
- Все помню! Каждое слово!
- Я, тогда, не мог для себя решить один вопрос. Кто способен прийти к людям с такой любовью, в которую поверят все безоговорочно и никто не усомнится в авторитете того, кто принесет эту любовь. Ту любовь, о которой так хорошо говорил Меценат. Ту любовь, которую принял бы и римлянин, и самарянин, и грек! Которая бы, достигла сердца гермундуров, язигов, свебов, хаттов! Любовь, которая бы, объединила всю империю, сделав людей смиренными и послушными!
- Ты так вдохновенно говоришь, словно, и сам веришь в эту любовь?
- Разве любовь может обмануть мудрость, для которой свят только цинизм? И разве можно без цинизма устроить мир любви? Кто любит, тот слеп и безвреден.
- А дружба? Она способна обмануть мудрость?
- В друге любят то, что есть общее, а, значит, часть самого себя!
Некоторое время они шли молча. Николай чувствовал, что мысли императора в эту минуту встрепенулись, замахали крыльями, как поднимающаяся ввысь, неровная птичья стая, на взлете, выстраивающая правильную форму косяка и не хотел перебивать их.
- Страх и любовь! Много лет я думаю о том - что сильней? Цезаря не любили, но толпы преклоняли перед ним колени и восхищенно глядели на него, как на бога! Страх казался им любовью!
- Да, государь! Любовь, всего лишь, пригрезилась толпе! И доказательством тому, послужил ужасный конец Великого Цезаря. Каждая сила порождает другую силу, обрекая их на противоборство и неминуемое столкновение. Сила возникает из страха и страхом управляется. Страх источник войн, кровопролитий, бунта, ненависти. И, наконец, страх преодолим! Он не в состоянии сделать мир лучше! Страх, на котором держится Империя - самая большая угроза существованию самой Империи! Любовь же порождает добро и смирение, превращая толпу в безобидное стадо овец! Ничто не может угрожать Империи, в которой роль закона исполняет любовь! Кто способен прийти к людям с такой любовью? Долго я думал над этим, перебирая в памяти имена и судьбы философов, неизменно, приходя к разочарованию и все больше проникаясь осознанием бесплодности и тщетности затеи. Неожиданное и долгожданное озарение явилось мне два года тому назад в Назарете! И я понял, кто нужен нам, кто способен прийти к людям с идеей любви и кого толпа не отвергнет!