Я ожидал своего конца, будучи, преисполнен неверия, злобы и ненависти к роду человеческому. Как, вдруг, повинуясь безотчетному чувству, преодолевая хворобы, поднялся с ложа, на котором приготовился уже принять смерть и отправился в Иерусалим. То был зов Господень! Денно и нощно молился я и плакал, пока, не явился ко мне сам Иисус Христос и не открыл для меня, грешного, своих щедрых объятий, и благословил меня!
Благодарю же, тебя, Господь, что наставил меня на путь истинный, что сумел разжечь в сердце моем любовь к братьям моим! С легкостью необыкновенной, просветвленный и осчастливленный, исполненный новой силой, отправился я в те места, где грешил по неведению, по слепоте своей и преступному безверию.
Добрался я и до этого зловонного места - средоточия всех зол и пакостей! Да, в этом ларце хранились алмазы и бриллианты, сапфиры и изумруды... Кровавые камни! Я горстями швырял их в океан, освобождая свою душу и очищая ее от скверны, и наполняясь счастьем!
Ужель, брат мой, тебя постигла злая участь, и ты сидишь теперь здесь, в этой дьявольской пещере и читаешь мое послание?
Но и тогда - не отчаивайся и не проклинай судьбу! Не впадай в гнев и разочарование, а - возрадуйся! Возрадуйся, как дитя малое! Еще не поздно, никогда не бывает поздно, чтоб вернуться к покаянию! Брось все и отправляйся немедленно в святые места, как это сделал я!
Ты еще можешь успеть! И ты должен успеть! Умоляю тебя - исполни Божье предначертание!
С безграничной любовью Христовой, праведник и раб Божий, Филимонов Сергей Павлович!"
Толик бил без промаха, и Вишневский беззвучно, грубой массой, распластался на полу, уткнувшись лицом в ларец, будто, и после обрушившейся смерти пытался отыскать его разгадку. Телохранитель отбросил ненужный больше ломик, пошарил в карманах убитого, извлекая деньги, документы и кредитные карточки. Потом вскинул на плечи рюкзак, переступил через тело, как через поваленное дерево, и двинулся к выходу. Постоял немного, дав время глазам привыкнуть к россыпи солнечных лучей и, хватко уцепившись за веревки, оказался на лестнице. Он успел подняться только на три метра, когда, внезапно, в несколько мгновений, солнце исчезло с небосклона, словно, кто-то сорвал светило ловкой рукой и засунул в карман, как яблоко с ветки. В миг потемнело. И оттуда, с неведомой высоты, извиваясь гибким лассо, устремился смертельный поток. Смерч пронзил, охваченную ужасом, атлетическую фигуру; скомкал ее, как клочок бумаги и опрокинул вниз, прямо, на выступающие из морской пены, могучие глыбы.
А в следующую минуту солнце вернулось на прежнее место... Все стало таким, как пять минут назад. Даже, веревочная лестница оказалась нетронутой. Она выглядела бессмысленным сооружением. Бесполезной и никому не нужной теперь - вещью.
ЭПИЛОГ
Вообще-то, я считаю, что эпилог - это совершенно лишняя часть в повестях и романах. Зачем разъяснять то, что нужно было сделать в самом произведении? Поэтому, я решился прибегнуть к эпилогу по одной-единственной причине, а именно: дать возможность высказаться героям моего романа самим.
Вы заблуждаетесь, если думаете, что они действовали по моей указке... Это не так! Они абсолютно независимы от меня и, часто, поступали вопреки моим желаниям.
Надеюсь, что Вы с этим согласитесь, когда выслушаете их мнение по поводу этого романа...
Филимонов Сергей Павлович: "Я не настолько примитивен, как изобразил меня автор. А потому мой образ получился поверхностным и, естественно, мне это не понравилось!"
Маша Филимонова: "Из меня автор просто сделал дуру! Очень недовольна! Очень!"
Наташка: " Я такие романы не читаю. Не люблю и все!"
Георгий Дрозд: "Конечно, автор совсем не разбирается в человеческих характерах. Полностью поддерживаю мнение Сереги!"
Жена Дрозда - Татьяна: "Что, касается, женщин... Автору сначала надо было посоветоваться со мной!"
Борис Львович: "Какая банальность! Как еврей, так, обязательно торговец и жулик! Тьфу!"
Его жена, Валентина Романовна: "Я поступила совершенно правильно, между прочим, когда не стала молчать о приписках! А на меня клеветать - не стоило бы!"
Леонид Сизов: "Автор написал вредный роман! Необходимо принять все меры, чтоб эта зараза нигде не появилась. А сам он еще пожалеет о содеянном!"
Воробьев из редакции: "Автор не прав! В той ситуации, я бы, точно дал деньги. Что я - жмот, какой-нибудь?"
Василий, журналист: "Да, как-то, несерьезно все это!"
Михаил Вишневский: "Ложь! Я на такое не способен!"
Толик, телохранитель: "Хотел бы я встретить этого автора..."
Саша и Надя Разумовские, соседи Филимоновых: "Чепуха и все!"
Колька из ОБХСС: "Да что он, автор, понимает в любви?"
Андрей Черноусов: "Никогда не напивался до такого скотского состояния. Явный перебор! А роман - дрянь! Я такой, мог бы, за неделю состряпать!"
Степан Степанович: "Автор крутит, ходит вокруг да около, намекает на что-то. Похоже, сам запутался. Одним словом, ерунду насочинял. Мог бы и не напрягаться. Я так думаю. На что он, например, хотел намекнуть, изображая меня? Разные, знаете, нехорошие мысли приходят в голову. Это он зря! Напрасно это!"
Дмитрий Иванович: "Признаться, я, то же, не в восторге от всего этого. Не в восторге".
Филимонов Сергей Павлович, раб Божий: "Стремления автора непонятны. Сам-то, он интересно знать, в любовь верит или в страх? И, вообще, хоть во что-то верит?"
Леонтий, старик: "А вот обо мне упоминать не надо было! Автор просто глупец, раз не понял этого".
Ирод: "Да, разве я таков? Ха-ха! Автор и близко не подобрался к моему образу".
Август Октавиан: "Чудовищный вымысел!"
Николай Дамасский: "Ложь от начала до конца".
Гораций: "Как он посмел касаться меня, самого Великого поэта всех времен?"
Меценат: "Моему возмущению нет предела!"
Агриппа: "Негодяй, посмевший поднять руку на Великий Рим!"
Тиберий: "Пригвоздить бы его к кресту! Да и дело с концом!"
Павел: "Буду молиться за его грешную душу!"
Иешу: "Не знаю. Может быть, автор и сумеет еще искупить свои грехи... А не то, придут ангелы, отделят порочное от праведного и кинут его в пылающую печь, где будет плач и скрежет зубов".
Вот, видишь, дорогой читатель: ни одного доброго слова!
Валерий Суси