Когда ребята подъехали к дому Зары, Костин «крузак» уже был припаркован у забора. Мила забеспокоилась: еще не хватало, чтобы его тут обдурили и обчистили ему карманы, пока никто не видит. До вчерашнего дня она и представить не могла, что энергичный и уверенный в себе Костя окажется таким легким объектом для внушения. А в том, что Зара владела искусством внушения, причем на мастерском уровне, у нее не оставалось никаких сомнений.
Увидев Зару, Дима сухо поздоровался и метнул недоверчивый взгляд на ее бесчисленные ожерелья, браслеты и кольца. Как и вчера, по всей гостиной горели свечи, а хрустальный шар оказался ночником, и теперь он горел призрачным голубоватым светом, что добавляло окружающей обстановке еще больше таинственности. Ева и Костя сидели за столом и не разговаривали – только блики от ночника мелькали на их неподвижных задумчивых лицах.
Друзья расселись по свободным местам, и Зара сказала:
– Ну что, начнем?
Дима с нескрываемой издевкой выдал:
– Что, за руки будем браться и поднимать стол?
– Нет, не будем, – невозмутимо ответила Зара.
Ева оглядела присутствующих:
– Сейчас я впущу в себя Олесю, и вы сможете с ней поговорить.
Все послушно замолчали, и только Дима еле слышно буркнул:
– Ну-ну.
В комнате повисла тишина. Все испытующе смотрели на Еву. Как и тогда, в квартире Кости, она слегка наклонила голову и стала ей покачивать из стороны в сторону. Это продолжалось несколько минут, пока Ева не затряслась всем телом. Ее взгляд стал стеклянным, а губы расползлись в ненатуральной улыбке, похожей на оскал. В этом синеватом полумраке это выглядело особенно жутко, и Миле даже показалось, что температура в комнате резко понизилась на несколько градусов. Она невольно поежилась. Но, несмотря на это, она наблюдала за происходящим с нескрываемым интересом. Надо же так мастерски изобразить судороги! У девчонки однозначно талант. Теперь понятно, как у мамы с дочкой получается выбивать у впечатлительных клиентов кругленькие суммы…
Только вчера Ева действительно была в гипнотическом состоянии… Мила была уверена, что это работа Зары, но теперь женщина сидела в стороне, ничего не говорила и даже не дотрагивалась до дочери. Видимо, сегодня Ева просто изображает транс, а не входит в него.
Звучный голос Зары разбил молчание:
– Можете спрашивать, Олеся здесь.
Никто из ребят не решался задать вопрос первым, и Мила вновь взяла на себя эту обязанность:
– Зачем ты это делаешь?
Конечно, ее вопрос был адресован Еве, а никакой не Олесе. Только Ева, слегка тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, ответила каким-то сдавленным, не своим голосом:
– Пока я была жива, вы издевались надо мной. Теперь моя очередь издеваться над вами.
Мила отметила, что у Евы появилась манера комкать слова, а ее бархатный, почти такой же как у матери голос вдруг стал поверхностным и приглушенным. Как будто это Олеся разговаривала ртом Евы… Даже при полной тишине в классе было трудно разобрать, что она говорит – ее речь была не только тихой, но и невнятной, словно она стеснялась звука собственного голоса.
Впрочем, Мила прекрасно знала, что разговаривать разными голосами – это тоже искусство, которому можно научиться. Ведь Ева умеет подделывать и чужой почерк, а это будет посложнее.
– Ты когда-нибудь простишь нас? Мы не хотели, чтобы так получилось… Мы были просто глупыми детьми, – сказал Костя, не решаясь поднять взгляд на жуткую улыбку и стеклянные глаза Евы.
Миле стало неловко за друга: зачем он откровенничает перед этими мошенницами, ведь и так понятно, что они просто разыгрывают их?
Ева зловеще клацнула зубами – Костя аж вжался в спинку стула. Она прошипела:
– Ты – убийца! «Здесь живет убийца»! Ты не дал мне это дописать у тебя на двери. А ведь это ты во всем виноват. Это ты убил меня.
Костя еще ниже повесил голову, а Ева продолжила, теперь уже более громко:
– Не хотели, говоришь? Я тоже не хотела уходить из жизни. Я ждала, когда наконец закончится эта проклятая школа и я стану свободной. Я ненавидела ее. И всех вас тоже. Каждый день терпеть насмешки и ловить презрительные взгляды. Что я вам сделала? За что вы меня так изводили? Интересно, сколько бы выдержал каждый из вас. А я продержалась почти четыре года. – Она замерла и еще сильнее растянула губы в зловещей улыбке. – Но эти фотографии стали последней каплей. После этого я вдруг поняла, что дальше будет все то же самое. До этого мне казалось, что стоит мне закончить школу, и все наладится: у меня появятся друзья, круг общения и, может быть, даже парень. А эти фотографии открыли мне глаза. Я поняла: нет, не наладится. Надежды нет. Меня нигде не примут – ни в институте, ни на работе, – и я всю жизнь останусь «Олесей-плесенью». Странной, убогой и никому не нужной. Поэтому проще было покончить со всем этим раз и навсегда и, наконец, обрести покой. Это было просто: я нашла мамины таблетки, выпила целую упаковку и легла спать. В тот день я в первый и последний раз заснула без мыслей о пережитых издевательствах и без страха, что завтра меня ждут новые.