Каблуки еле надеваются, походка не становится ровнее. Но всё равно стараюсь максимально бесшумно вылезти из квартиры, закрыв за собой дверь. Даже ожидая лифт, я зачем-то надеюсь, что этот парень вылезет попрощаться. Неа, видимо, я точно сдаю.
Даже во времена моей бурно отжигаемой молодости и бурно гасимой глупости такого не было. Нет, я могла проснуться где-нибудь… но вещи собирать по квартире и натыкаться чуть ли не лицом на закрытые двери ещё не приходилось. Вот, значит, какая старость… ммм, бурная. Хотя верно, почти восемь лет брака с Антоном и паршивое расставание сделали своё скудное дело.
И теперь приходится выползти через пустой холл на первом в майскую прохладу, дойти до спящей сторожки и запрыгнуть в подъехавший Дастер на заднее сиденье, осмысливая всю свою бренную жизнь. Кажется, я окончательно сворачиваю в тупик. Поездка тянется до пяти утра, так что прошу водителя остановиться чуть раньше, расплачиваюсь и с трудом доползаю, держась за перила, до круглосуточной аптеки.
Пугаю бедного фармацевта своим видом и скупаю три антипохмелина, пытаясь ещё улыбаться.
Следом обхожу дом и ныряю в третий подъезд, поднимаюсь на первую лестничную клетку и прямо у нужной двери роняю ключи, решившие выскочить из моих подрагивающих пальцев.
Как работать, ау? Как? Кто вообще делает корпоратив в среду? Кто этот тупица!?
Тут же шлепаю себя по щекам, касаясь ледяной стены спиной, и молю, чтобы мои мысли не дошли до вселенной. Ибо корпорат у нас устраивал Ронин-средний, а его мне грех ругать. Узнает ещё, и прощай, работушка секретарём.
Я её почти люблю. А та любит меня, выплачивая хорошую зарплату два раза в месяц. И всё было бы хорошо, если бы не высоко летающий младший-подонок.
Умудряюсь попасть в квартиру, скидываю десяти сантиметровое орудие инквизитора и на цыпочках доползаю до маленькой комнатки, за которую три недели назад заплатила Алсу три копейки. Радует, что хоть она пустила меня со своими скудными пожитками и терпит все мои экзистенциальные закидоны.
Отсыпаться уже времени нет. Так что развожу пакетик шипучки прямо в бутылке, стряхиваю ноль двести пятьдесят и вливаю их в глотку, морщась и кашляя.
Следом иду в ледяной душ. Вылажу из него отбивая чечетку, вытираюсь и заставляю себя ускользнуть собираться на работу.
С белой рубашкой справляюсь на ура. Но зато еле как влезаю в юбку-тюльпан. Я дозакусывала? И если учесть, как подсела на сладкое в последние недели… вот это поворот. Вздохнув, кручусь возле притараканенного из (уже чужой) квартиры зеркала, показывающего безбожно набранное лишнее на задней части. Да… я боюсь себе представить, что подумает чёртов Илья Денисович, если я вильну этими килограммами мимо. И так в последние месяцы сдерживать его становится все сложнее. Решаюсь спастись деловым макияжем, стирая весь огонь и блуд с лица. А ещё надо волосы высушить и завить Дайсоном (на свои деньги купленным), так что на работу придётся опять на такси.
***
Время клонит к обеду. Я еле клонюсь не заснуть. А это значит что? Значит, что можно заказывать нам с Вадимом Денисовичем суши. К нему как раз заглянет моя Алёна, спасая меня от голода и гула в еле трезвеющей голове.
Говорят, я ещё хорошо держусь. Кажется, сегодня подкосило всё наше среднее звено, на месте нет ни бухгалтерии, ни штата секретариата, ни даже въедливых кадровичек. Кажется, выжили лишь самые стойкие и самые едкие — редактора. Так что даже горжусь собой, пытаясь казаться в глазах редко заходимых сотрудников той ещё ЗОЖницей.
О Боже, будто никто не видел, как моя блудная вторая личность вчера страдала у бара? Хотя я бы посмотрела на себя со стороны и поболтала бы с теми, кто видел это эпичное грехопадение. И надеюсь, в их число не войдёт въедливый блонди.
— Алла, привет! — Влетает майский ветерок в лице девочки-одуванчика в джинсовом комбезе.
Касаткина подлетает ко мне, улыбаясь. Даже засматриваюсь, думая, что всё-таки Ронин-средний не такая уж и заноза. Девчонку вон счастливой сделал, расцветает моё золотко.
— Какая ты красивая сегодня, — шепчу, вытаскивая из нижнего шкафа одну из неоткрытых коробочек конфет, которыми обычно меня обхаживают.
Сейчас на сладкое смотреть не могу, потому отвожу взгляд и сглатываю, когда смутившаяся Алёнка пробует одну.
— И ты, — жуётся девчонка, улыбнувшись и склонившись над моим столом.
Цокнув, тяну руку к её носу и легонько щёлкаю по нему, сжав губы и помотав головой:
— Не знала, что ты врунишка!
— Но ты же, правда, хорошо выглядишь!
Кажется, именно сейчас из меня думают вылиться все мои влитые “хорошо”, так что приходится глушить в зачаточной стадии рвотный позыв и отодвигать конфеты с ликёром подальше. Фу, запахи — кто мне их подарил? Прямо бее…
Мы дожидаемся суши. Я даже умудряюсь за ними спуститься на лифте, держу лицо, поблагодарив охранника, принявшего курьера, и расплачиваюсь корпоративной карточкой, утаскивая пакетик с двумя коробочками.
Ммм, вот нравится мне у нас.
Проходя мимо кафетерия, в котором сейчас как раз тусуются все выжившие, воспользовавшись обеденным перерывом, закрываюсь шуршащей японской кухней, побаиваясь быть кем-нибудь остановленной. Я не хочу слушать свежие слухи! И не хочу знать, являюсь ли их главной новостью. Как-то… расхотелось! Пусть это всё умрёт там, где и началось.
Вызываю лифт и спокойно поднимаюсь к нам, тут же передаю Касаткиной её порцию и со спокойной душой выпроваживаю её в кабинет вечно занятого Денисыча. Второй кабинет, к моему счастью, сегодня пустует.
И я в общем-то уже этому рада! Сажусь за свой стол, пользуясь легко ускользающим спокойствием и вместо прекрасных изысков Японии, к которым всегда лежала моя душонка, достаю из тумбы личный блокнот.
Листаю его, смотря на свои каракули в тот или иной недавний период и думаю, что те становятся всё чернее… это чирканье — просто способ снизить стресс, которого, объективно, стало слишком много.
Кажется, я не справляюсь сама с собой. И что с этим делать?
Вздохнув, беру ручку и опираясь на ладошку левой руки, провожу линию по чистому листу, следом рисуя вторую и отключая хоть на эти доли секунд себя всю такую всё знающую, серьёзную и понимающую… ту себя, кто и оказался загнан.
Дёрнувшись, вдруг останавливаюсь и смотрю на результат, не понимая, откуда взялись очертания силуэта того мальчишки… в наушниках и капюшоне.
Хай 3
"Желаю тебе ни добра, ни зла"
Ты соскучилась, Аллочка?
Алёнка сбегает на пары спустя мой скудно проведённый час. Я торчу на корпоративной почте, отсеивая письма, отвечаю на звонки и передаю сообщения единственно адекватному. Филадельфия вообще не лезет. Красота так и стоит до 16:30 и тут же летит в урну, стоит только дверцам лифта раскрыться и выпустить в наш холл того, кому теперь придётся же улыбаться.
Илья-Сученович подходит ко мне так вальяжно и дерзко, будто в ночной квартире всё же оказался он, а не таинственный брюнет, заставивший периодически о нем задумываться. Зато этот выставляет в разные стороны руки и крутится вокруг своей оси, думая, что заигрывает со взрослой тётей.
Наивный.
— Добрый день, Аллочка. А вот и я! Ты соскучилась?
Я кошусь в сторону двери его старшего брата и пытаюсь держать лицо, искренне прокляв за уменьшительно-ласкательную форму моего святого имени.
— Алла. — Возвращаюсь к клавиатуре и напускаю на себя занятой вид, будто в календаре главного босса что-то могло измениться за минуту.
— Разве после вчерашнего ты для меня не Аллочка?
Я пытаюсь сказать ровнее…