И Том часто в эти дни звонил Майку домой.
Если трубку мама снимала, он спрашивал:
— Ну, как камин? Не дымит? — и приглашал папу и маму в гости.
А если трубку снимал Миша-Майк, Том тут же, без всяких предисловий, спрашивал:
— Ничего нового?
Том даже по телефону не хотел называть по имени Джейн — привидение, чтоб нечаянно не выдать их тайну.
— Ничего! — вздыхал Миша-Майк и вежливо осведомлялся: — А как ты поживаешь? Как Джессика? Как девочки?..
Том отвечал, что все хорошо, все здоровы, обещал еще звонить, и в трубке раздавались гудки отбоя.
Но однажды, когда Миша-Майк только что пришел из школы, раздался звонок и Том сказал шепотом:
— Майк, Джейн попала в беду!
— Не может быть! Она же умеет делать чудеса! — не поверил он.
— Она в опасности! — повторил Том.
— Откуда ты знаешь?
И Мише-Майку тут же захотелось бежать и спасать Джейн-привидение. Только он не знал, куда бежать и от чего ее спасать...
А Том шептал:
— Почтовый голубь сегодня прилетел, сел сначала на трубу, а потом ко мне на плечо... И в кожаном мешочке у него на шее я нашел записку!
— Там не написано, где она и как ее спасти? — кричал Миша-Майк в трубку, словно Том глухой был.
— No, — шептал Том, — but I thought and thought... And now I almost know where she is...
Когда Миша-Майк волновался, он не сразу понимал по-английски, поэтому он мысленно переводил на русский: “ Нет... Я думал и думал... И теперь я почти знаю, где она...”
— I know where we’ll find her!.. — шептал Том.
— Ты знаешь, где мы ее найдем? Но где? But where?.. — кричал Миша-Майк в трубку.
— Я позвоню вечером, — уже не шепотом, а обыкновенным голосом сказал Том и повесил трубку.
Очевидно, он не мог говорить откровенно, понял Миша-Майк. Может, он заводскую трубу чистил и на крыше появились в этот момент его помощники? А, может, дома был, и Кэт и Пэт как раз из школы прибежали?..
До самого вечера Миша-Майк места себе не находил.
Что в записке? Почему Том сказал, что он почти знает, где искать Джейн-привидение? И как Джейн могла в беду попасть?
Вечером Том позвонил его родителям, весело сообщил, что он с семьей отправляется завтра в Гринвиль, что под городом Ланкастер, на “Артвок” и спросил, не отпустят ли они и Майка.
— It will be interesting for the boy, — сказал Том.
Миша дрожал от страха, что мама не отпустит его, хоть Том и сказал, что это будет интересно для мальчика. Мало ли, какие могут быть у родителей планы на субботу. Но — обошлось!
Мама согласилась и спросила, не возьмут ли Том и Джессика и ее с собой:
— “Артвок” — это “Прогулка по искусствам”? Это много-много разных выставок и по прикладному искусству, и по разным ремеслам, да?
Том подтвердил и сказал, что и маму и папу они возьмут с удовольствием.
Но у папы опять был сложный эксперимент с новой тепловой трубой, и он не мог ехать.
— Очень жаль, — посочувствовал Том папе.
А маме сказал:
— Ну, до завтра!
С Мишей-Майком он и говорить не стал, чтоб самому нечаянно не проговориться и чтоб Майк, не дай Бог, чего-нибудь лишнего не сказал...
Мальчик и его друг трубочист Том и без слов понимали, что главное для них — не какая-то выставка, пусть даже самая интересная, а спасение Джейн.
Они еще не знали, что с ней, но были настроены очень решительно.
Утром папа подвез их к дому Тома и отправился проводить свой эксперимент.
— Поехали! — скомандовал Том.
Пока все рассаживались в большой зеленой машине, Миша-Майк решился шепотом спросить старшего друга:
— А почему она послала голубя к тебе, а не ко мне?
И вчера, и сегодня он все время из-за этого огорчался.
— Наверное, потому, что я взрослый. Согласись — у меня больше возможностей, чем у мальчика, — сказал Том.
“Том очень хороший человек, — подумал Миша-Майк. — Мне повезло, что я с ним подружился!”
— Все в сборе? — спросил Том. — Ну, тронулись!
В небольшой городок Гринвилль, который сегодня гордо именовался “Деревня искусств и ремесел”, народу прибыло видимо-невидимо!
Не только из штата Пенсильвания, но и из всех ближних штатов. И даже из Вашингтона и Нью-Йорка! По номерам автомобилей и автобусов это было видно!
Узкая Main Street (а почти во всех городах и городках Америки есть улица, которая так и называется — Главная Улица), и все боковые улочки были запружены людьми.
Но все были очень вежливые, никто не толкался, а если нечаянно кто-то кого-то задевал, то сразу извинялся (“Sorry, sorry!”) и смущенно улыбался.