Гюлюш Агамамедова
Привидение
Женщина, прильнув к балконному стеклу, смотрела на высокое окно, расположенное во втором этаже старинного здания напротив. Само здание было погружено во тьму и лишь в одном окне, занавешенном тяжелой портьерой мелькали блики, вероятно от огня в камине. Полная луна дополняла картину, создавая иллюзию нереальности происходящего. Женщина задумалась, представив себя, сидящей в вольтеровском кресле с высокой спинкой и неотрывно глядящей на огонь. Он всегда оказывал на нее магическое действие, возможно среди ее предков были огнепоклонники. Огонь завораживал и будоражил. Вкрадчивый голос вмешался в ее тревожные думы. Он звучал глухо и немного неестественно.
— Я давно хотел поговорить по душам, но как-то не представлялась возможность. А этот вечер идеально подходит для откровений. Ты же знаешь, что все духи обожают полнолуние. А ты сегодня просто восхитительна и выглядишь романтично, у камина, в моем любимом платье. И мне пришла в голову очень удачная мысль. Забавно правда, я продолжаю мыслить земными категориями: как будто у меня есть голова, в которую могут прийти мысли. Появилась масса времени для раздумий. И приходишь к очень интересным выводам. Ты спросишь меня, почему я, как всякая нормальная отлетевшая душа, не устремился в небо, или же, наоборот, не отправился гореть в геенну огненную. А вот ответ на этот вопрос я жду от тебя. Именно так. Дорогая моя, ты своими стенаниями и беспрестанными охами и причитаниями удерживаешь меня и не позволяешь мне освободиться от земного притяжения.
Он на мгновение запнулся. Застывшая женская фигура ожила, подняла голову и стала внимательно осматривать погруженные в полумрак углы комнаты.
— Не вглядывайся с таким ужасом, ты все равно ничего не увидишь. Точно так же как ты никогда ничего не видела и не понимала в моей жизни и сейчас ты не сможешь разглядеть легкое облачко, в которое я превратился. Я хочу облегчить тебе твою дальнейшую жизнь и естественно облегчить свои страдания, потому что ты не поверишь, но это так, ад, который так красочно описан во всех религиях, не что иное как пребывание на земле. И если ты не перестанешь без конца взывать ко мне и восхищаться моими, существующими в твоем воображении, добродетелями, то я так и не смогу узнать, что же такое космос и свобода духа. Скажешь, что я циник и таким же остался после смерти и будешь права. Я не буду тебя утомлять рассказами о своих изменах. Мне кажется, что это не суть важно. С высоты моего сегодняшнего положения, мне хотелось бы приоткрыть для тебя завесу возможного компромиссного существования на земле. Я не произнесу слово «счастье». Ты не настолько глупа, чтобы не понять, что эта химера родилась в воображении неизлечимого фантазера. Я нашел адекватное сравнение. Ты перестанешь думать обо мне, оглянешься вокруг и признаюсь, есть у меня слабая надежда, наконец увидишь, что мир, даже этот земной несовершенный мир, этот ад, не окрашен только двумя противоположными красками: черной и белой, он многоцветен. Помнишь, как наша дочь все время выясняла про какого-нибудь героя из фильма: хороший он или плохой. У тебя всегда был ответ. Ты точно знала кто хороший, а кто плохой.
Женщина охнула, и впервые за вечер захотела возразить. Она повернулась сначала в одну, потом в другую сторону, не зная как повернуться лицом к духу ее умершего мужа, наконец, она снова устремила свой взгляд на огонь:
— Я только сейчас поверила в то, что этот голос твой. Когда ты заговорил о нашей дочери, тогда я поверила, что это ты. Все твои предыдущие рассуждения могли быть рассуждениями любого из живших на этом свете мужчин. Почему-то они считают, что смогли понять и прочувствовать прелести земной жизни, тогда как мы женщины, слабые разумом, да ты почти сказал это, не в состоянии ни понять, ни оценить многообразия жизни. А тебе не приходило в голову, которой сейчас у тебя нет, как ты заметил, что я могла знать или догадываться о твоей скрытой жизни и не мучила тебя ни своими сомнениями, ни придирками только потому, что идея красочного мира мне совсем не чужда.
— Что ты хочешь этим сказать, голос привидения стал еще тише и еще вкрадчивее, — может хоть раз в жизни, ну хоть не в моей, так в твоей, объяснимся.
— А что ты хочешь услышать, откровения вдовы?
— Ты вульгарна, но это что-то новенькое, ты всегда была несколько пресной, но в чем тебя никогда нельзя было упрекнуть, так это в вульгарности. Мне становится интересно с тобой разговаривать. Если бы кто-нибудь пару лет назад, сказал бы мне, что проведу целый вечер разговаривая со своей женой, то я бы долго смеялся. Скажите пожалуйста, о чем можно говорить с женой.
— А ты вспомни дорогой, те редкие минуты, которые ты со мной говорил, разговоры велись вокруг быта, ты ни разу не заговорил о космосе или свободе духа или о многообразии жизни. Ты можешь упрекнуть меня в том же. Но вспомни, что я пыталась, видит бог, я старалась сделать нашу жизнь духовнее.
— Как видишь тебе это удалось. От меня только дух и остался. — Он засмеялся скрипучим смехом.
— Ты всегда переиначиваешь мои слова и в результате у меня такое чувство, будто я постоянно говорю одни глупости.