Я открыла сумочку, вытащила две купюры по пятьсот рублей и положила перед Диной.
– Вот.
Пальцами с обломанными ногтями она схватила ассигнации. Но потом одумалась и спросила:
– Да что происходит? Объясните, в конце концов. Надька совсем заболела? У нее грипп?
– Наде очень плохо, – осторожно сообщила я, – вы ее подруга?
Дина кивнула.
– Наде очень нехорошо, – продолжала я, – хуже некуда.
– Ничего, – отмахнулась собеседница, – поправится, у нее здоровья два грузовика, не то что у меня. Возраст у нас один, только я насквозь больная, а у Надьки даже голова никогда не щелкает. Прямо странно, что ее вирус свалил, она последний раз соплями обвешивалась, когда в первом классе была.
– Вы учились вместе в школе?
– Ага, десять лет за одной партой просидели, – вздохнула Дина, – только я дура, а она умная.
– Ну зачем вы так про себя, – протянула я.
– Сделаем заказик, – прощебетала подлетевшая официантка.
Дина растерянно посмотрела на меня. Я ласково улыбнулась:
– Давайте выпьем за знакомство, я угощаю.
Девица повеселела.
– Ну капельку можно.
– Отлично, – затараторила я, – принесите нам коньяк, кофе, пирожные со взбитыми сливками.
– Какие? Хотите блюдо ассорти?
– Давайте.
Когда заказ прибыл, Дина набросилась на корзиночки и трубочки. Я никогда особо не следила за фигурой, она была у меня стройной от природы, поэтому могу позволить себе слопать лишнее пирожное или тарелку макарон с жирным соусом. Но проглотить четыре корзиночки, доверху набитые взбитыми сливками, а потом, не поморщившись, приняться за эклеры, такое мне слабо! Дина же недрогнувшей рукой переместила к себе на тарелочку пятое по счету пирожное и удовлетворенно вздохнула. Может, она настолько бедна, что не может позволить себе купить сладкое и сейчас оттягивается за долгие недели воздержания?
– Надька у нас умная-разумная, – болтала Дина, – впрочем, вы небось и сами про нее все знаете.
– Нет, – покачала я головой, – мы не дружим.
– Что же она вас с деньгами прислала?
– Давайте еще пирожных закажем? – Я быстренько решила сменить опасную тему.
– Лучше пирожков с мясом, – вздохнула Дина.
И то верно! Мадемуазель переела сладкого, и теперь ее потянуло на иную пищу. Появились пирожки. Проглотив три штуки, Дина пробормотала:
– А вы отчего не едите?
– Аппетита нет.
– Но тут целых пять осталось.
– Ерунда.
– Можно, я их домой заберу?
– Конечно, дорогая. Кстати, хотите еще и пирожных прихватить? Они тут всегда свежие и вкусные.
– Ну, – замялась Дина, – если только эклеры…
Я быстренько подозвала официантку, и на столике появилось несколько белых коробочек, аккуратно перевязанных бечевкой. Внезапно Дина расплакалась.
– Что случилось? – испугалась я.
– Это Надька вам велела надо мной поиздеваться!
– Господи, да что я сделала?
– Пирожные эти, – ткнула некрасивым пальцем Дина в сторону коробочек. – Сказала небось, пусть почувствует себя униженной.
– Какой вздор! – вскипела я. – Просто мне показалось, что вам понравилась выпечка, вот я и решила купить эклеры. Себе тоже закажу.
– Вы не представляете, – всхлипывала девушка, – как отвратительно быть нищей, считать копейки, одеваться в секонд-хэнде и постоянно экономить на всем.
– Отчего же! Очень хорошо это знаю. Долгие годы я существовала на крохотную зарплату!
– Нет, не понимаете, – размазывала по лицу сопли Дина, – меня никто не уважает! Вот Надька деньги дала, да не сама привезла, а вас отправила.
– Надя…
– Ой, не верю я в ее болезни! – взвизгнула «подруга». – Просто ей богатство в голову ударило! От денег у многих башку сносит. Знаете, откуда у нее все?
– Нет.
– Так сейчас расскажу, – оживилась она.
Я вздохнула. Все-таки люди крайне неблагодарные животные. Очень многие норовят сделать гадость тому, кто подал им руку помощи, а все зависть!
Однажды моя бабушка Афанасия со вздохом сказала:
– Дашенька, не зови к нам Катю Ковалеву.
Я очень удивилась. Афанасия всегда приветливо встречала моих подруг, кормила обедом и доставала из буфета остродефицитные тогда шоколадные конфеты.
– Тебе не нравится, что у нее папа алкоголик? – с детским простодушием поинтересовалась я.
– Нет, – покачала головой бабушка, – Катерина плохая подруга.
– Неправда, – с жаром воскликнула я, – Катька хорошая! Она так меня жалела, когда десятиклассники портфель на шкаф запихнули.
Афанасия вздохнула:
– Маленькая ты еще, глупая. Не тот друг, что в несчастье пожалеет, а тот, что твоей радости порадуется.
– Не понимаю.
– Когда ты на катке руку сломала, как поступила Катя?
– Ну, – призадумалась я, – сочувствовала, а потом сказала, что мне даже повезло, целую четверть писать не придется.
– Ладно, – улыбнулась бабушка, – а когда вчера ты показала ей новое платье?
Я поморщилась.
– Сначала промолчала, а потом посоветовала не носить плиссированные юбки, они меня полнят! Может, и правда не надо, а, бабуль?
Афанасия погладила меня по голове.
– Детка, больше всего ты похожа на весеннюю кильку. Просто твоя подружка завистлива, а между настоящими друзьями нет места для этого чувства.
Вот и Дина с трудом пыталась справиться с завистью, но та упорно поднимала голову, нашептывая ей:
– У Надьки-то все лучше, книжки ярче, игрушек больше.
Надюша и впрямь жила в более благополучной, чем Дина, семье. У Диночки имелась только мама, учительница начальных классов, папа исчез, когда дочери исполнился год, и с тех пор бедная мать выбивалась из сил, чтобы одеть, обуть и прокормить детей. К тому же, как истинный советский педагог, она считала игрушки глупой забавой, и у Дины на полочке сидели пластмассовый пупс и потрепанный мишка. Книжки мама одобряла, но не все. Пушкин, Чехов, Тургенев – это да. Дюма считался отвратительным. И к одежде у нее были свои требования.
– Главное, чистота, – внушала она Дине, просившей джинсы, – светленькая кофточка, черненькая юбочка, и ты одета лучше всех.
Белый верх, темный низ в глазах мамы-педагога – это была лучшая униформа на все времена. Сами понимаете, что всяческая косметика запрещалась, а в ванной, на бортике лежал кусок детского мыла.
– Шампуни портят волосы, – вдалбливала Анна Евгеньевна в голову дочери.
Потом, впрочем, иногда со вздохом добавляла:
– Да и дорогие очень.
Дина молчала, она давно поняла, что с матерью бесполезно спорить, это как против ветра плевать, тебе же в лицо и отлетит. Но, забегая в гости к Наде, Дина частенько мыла голову, выдавливая на ладонь из пластмассового флакона приятно пахнущую массу. Волосы после становились блестящими, пушистыми, легко укладывались. А попользовавшись мылом, Диночка плакала. Шевелюра сбивалась в ком, пряди не желали распутываться, и на них лежал какой-то серый налет.
Но у Надюши был не только хороший шампунь. Она часто притаскивала в класс диковинные вещи: жвачки, шариковые ручки, чипсы… Это все привозил ее папа-летчик, регулярно гонявший свой самолет по маршруту Москва—Берлин—Москва. Потом вдруг благосостояние подруги лопнуло. Папа-летчик умер от сердечного приступа, следом за ним отправилась и мама. Надюша только-только перешла в десятый класс. Правда, у нее еще был старший брат, двадцатилетний Алешка, который героически принялся заботиться о сестре, но получалось у него плохо, денег в их доме хронически не хватало.
Сначала брат с сестрой, не приученные к экономии, быстренько растратили «подкожный запас», оставшийся от родителей, потом продали кучу вещей, а когда опомнились и поняли, что нужно считать не только рубли, но и копейки, то беречь было уже нечего. Теперь Наденька бегала к Дине и, особо не чванясь, ела суп из перловки да гречневую кашу с жаренным на подсолнечном масле луком. В прежние года Надюша всегда отказывалась от подобного угощения, вежливо говоря: