Диакон повел полицейских куда-то в глубину левой части храма. Он шел быстро, и околоточный с Василием, плохо ориентируясь в полумраке, едва поспевали за ним. Остановившись возле одной из колонн, диакон ахнул. Потом быстро заговорил:
– Так и есть, господин околоточный! Вот на этой колонне у нас был закреплен золотой канделябр на четыре свечи.
– Так уж и золотой, святой отец?
– Точно не знаю, но безусловно позолоченный. Кроме того особая ажурность литья. Но главное не это, – диакон почему-то закатил глаза.– Это подарок церкви от царской семьи.
Околоточный Старостин дернулся всем телом. Дело принимало серьезный оборот. При упоминании царской семьи с ним едва не случился обморок. Как у всякого служаки чинопочитание и благоговение перед высшими сановниками империи занимало в его жизни не последнее место. Он подошел поближе к колонне.
– Святой отец, как крепился здесь этот канделябр?
Диакон посмотрел внимательно на поверхность колонны и сказал:
– Было специальное крепление, господин околоточный, но похоже, что канделябр оторвали вместе с креплением.
Старостин раскрыл рот. Его предположение, что вор был недюжинной силы, подтверждалось.
Диакон сказал:
– Скоро, господин околоточный, придет священник. Вы сами ему обо всем расскажете?
– Да, мы дождемся его.
Когда пришедший священник был посвящен в суть ночного происшествия, задал один единственный вопрос:
– Что прикажете делать, господин околоточный?
– А что тут непонятного? Службу отменить. Оставаться здесь до прихода дознавателя. И главное! Пока что держать язык за зубами. Вдруг удастся быстро задержать вора. Одним словом, сейчас за дело возьмется полиция. Возобновите службу только после наших указаний.
Когда околоточный и городовой вышли на крыльцо храма, Старостин сказал:
– Вот такие дела, Вдовин. Ничем хорошим это для нас не закончится.
6
Небольшой особняк Павла Николаевича Севрюгина располагался на Мясницкой улице. Особняк не был столь представительным как, например, особняк Степана Рябушинского на Малой Никитской улице или усадьба Красильщиковых на Моховой. Павел Николаевич знал меру и понимал, что ему не угнаться за этими воротилами текстильного производства. Был он промышленником средней руки и владел в Москве несколькими не очень крупными текстильными мануфактурами. Павел Николаевич усвоил в жизни один важный принцип – чем выше взлетишь, тем больнее будет падать.
Так и жил небедный человек Павел Севрюгин с женой и двумя дочерьми в своем не самом представительном, но вполне комфортном особняке, которому иные могли просто позавидовать. Была у Павла Николаевича одна страсть – он любил красивые вещи. А если оказывалось, что такая вещь еще и старинной непростой работы, то тогда фабрикант Севрюгин не мог спокойно спать, пока вещица не оказывалась в его коллекции. Об этом знали многие обладатели подобных вещей и тащили в дом Севрюгина все, что блестит и сверкает, всякий раз, когда желали поправить пошатнувшееся финансовое положение. Однако не всякая вещь покупалась Севрюгиным. За долгое время он набил руку и неплохо разбирался, что и к чему. Провести его "на мякине" было невозможно. Всему он знал цену, а покупку этих вещей считал выгодным вложением капитала. При всей своей добропорядочности (так считал сам Севрюгин) ему иногда приходилось совершать сделки с людьми, не в полной мере соблюдающими закон. Не то, чтобы это были откровенные воры или бандиты… Нет, это были люди (как называл их Севрюгин) не совсем чистые на руку. И ведь часто случалось так, что именно у таких людей оказывалась та или другая вещица, при виде которой коллекционера Севрюгина охватывал неукротимый трепет. И каждый раз, совершив сделку с подобными людьми, Павел Николаевич божился, что это в последний раз.
Через два дня после происшествия в церкви Святителя Григория Богослова фабрикант Севрюгин находился в собственном особняке и отдыхал после трудового дня. Дела на фабриках шли неплохо, и Павел Николаевич после сытного ужина решил предаться любимому досугу. Как не трудно догадаться, он занялся очередной ревизией своей коллекции. Собственно, ревизией это не являлось. Просто Павел Николаевич рассматривал предметы коллекции, вспоминал, как он заполучил тот или иной и насколько удачными были сделки. Когда он держал в руке предмет, который приобрел выгодно, улыбка играла на его лице и он мысленно представлял, сколько сегодня мог бы выручить за него и какова будет прибыль. От удовольствия он даже поглаживал предмет рукой, любовно скользя пальцами по диковинным формам и размышляя над тем, как это удалось мастеру. Когда же он брал в руки предмет, покупка которого была не столь выгодной и была совершена исключительно из-за особого изящества изделия, улыбка сходила с лица Павла Николаевича и он просто прикидывал, через сколько лет продажа вещи может принести неплохую прибыль. Эти "ревизии" были столь упоительны для Севрюгина, что в такие часы домочадцы не смели без видимой нужды беспокоить главу семейства. И даже если причина для беспокойства казалась достаточной, осмелившемуся на это приходилось выслушать недлинное, но веское нравоучение хозяина.