Кто-то рядом тяжело вздохнул. Питер посмотрел на молодого разведчика, тот, сдернув маску, держал ладонь возле рта, лицо паренька побледнело. Редуайт с интересом наблюдал за ним. Парень с трудом сглотнул и, широко раскрыв рот, втянул воздух в себя.
--Когда-то мне тоже было противно, взблевнуть хотелось, - спокойно заметил Питер, не сводя с парня взгляда. -Но на войне нет выбора, солдат! Они убивали нас, если бы мы не уничтожили их, они бы продолжили убивать. Сорняки надо полоть, - хмыкнул капитан. И распорядился:
--Проводника ко мне.
Впрочем, тот уже спешил к Питеру, сверкая белозубой улыбкой.
Питер протянул ему пластиковую карту:
--Держи, заработал, - сказал он, криво улыбнувшись.
Внезапно из зарослей травы вырвался огненный смерч и, ударив проводника в бедро, сбил того с ног. Второй смерч пронесся над головой бросившегося на землю Питера и разнес грудь молодого разведчика. Питер грохнулся на землю, тут же ловко, по-кошачьи, перевернулся на бок, одновременно вскидывая автомат. Он видел, как заросли медленно раздвигаются, а из желтой травы выглядывает толстый ствол пулемета, над которым хищно скалится черная рожа с узнаваемым хвостом из жестких, курчавых волос на макушке. Рядом кто-то орет:
--Ананасы!!!
Питер жмет на спуск автомата, чтобы снять врага и его накрывает знакомая волна боли. Боль острым огнем выжигает мозг, судороги сводят тело, мир разлетается ошметками и в мире остается только крик. Его крик. Он кричит, не переставая, кричит вечность, кричит, растворяя в крике жар боли. Кричит, пока не исчезает во тьме.
Тьма пахнет коньяком и травой. Питер с трудом открывает глаза, в голове гудят набатом колокола. Тело сотрясает болезненная дрожь. Стараясь удержать в груди, рвущееся из горла сердце, Питер стискивает зубы и усилием воли открывает глаза. Сквозь багровую пелену глядит в добрые как у преданной собаки глаза. Синие глаза, наполненные слезами. Анни тычет ему под нос фужер с коньяком и шепчет что-то невнятное, сдерживая рыдания.
--Все хорошо, - выдыхает Питер. -Уже прошло.
Бокал, расплескивая янтарное содержимое, летит на пол, а у него на коленях бьется в рыданиях женщина.
--Зачем... Перестань... Ты же обещал, - доносящиеся сквозь всхлипы слова постепенно стихают.
Он гладил Анни по голове, зарываясь в пахнущие травяным шампунем волосы, ласкал губами ямочку возле шеи, баюкал на руках, как капризного ребенка.
--Все будет хорошо, - шептал в маленькое ухо украшенное знакомой сережкой-колокольчиком.
Он врал. "Хорошо" для таких как он не бывает.
Анни он встретил возле одного из ночных клубов. Вскоре после трибунала, когда он еще не потерял надежду умереть, став жертвой подходящей поножовщины.
Вызывающе красивая женщина в окружении каких-то неприятных личностей. Плачущая женщина, вырывающаяся женщина и он... Пустая оболочка от мужчины, мечтающая лишь о смерти, но не способная обрести даже смерть.
Питер закрыл глаза и крепче обнял худенькие плечи.
--Подсудимый, Вы по-прежнему не признаете свою вину? - вновь перед глазами возникло усатое лицо обвинителя трибунала.
Под сводами огромного зала рождается величавое эхо, кажется, что сами древние стены вопрошают к преступнику.
Лицо полковника представляющего обвинение выражает отвращение к отступнику, голос переполняет презрение к стоящему перед ним бывшему капитану. Кажется, что в этом человеке сейчас сосредоточено все правосудие мира. Отличная картинка для журналистов. Губы Питера неслышно шепчут, в который раз:
--На мне нет вины. Я выполнил свой долг.
И снова, будто в повторяющемся сне, тяжелые слова:
--Резню в мирной деревушке Вы называете "долгом"?
--Мое подразделение уничтожило базу бандитов, мое подразделение уничтожило возвращающуюся туда банду...
--В деревне были женщины и дети! - обвиняюще восклицает полковник.
--Враг всегда враг!
Как же он любил красивые слова. Глупец.
--Коррекция личности! - зачитывает приговор седовласый генерал-судья.
Щелкают блицы журналистов, довольно кивают несколько престарелых "ананасов" поддерживающих обвинение... Шоу подходит к финалу.
Питер обводит свой кабинет глазами - стеллажи книг, огромный лунный глобус с баром внутри, а перед глазами стоит белая комната, пропахшая чем-то страшным, больничным - так пахнет в госпитальных палатах, тюремных камерах и в моргах. Его ввозят на больничной каталке. Тесная белая комната с зеркальной стеной, которую он может видеть, если скосить глаза. Он пристегнут к каталке. Раньше преступников казнили, сейчас преступников "корректируют". Но комната все та же, видевшая сотни приговоренных и тысячи тех, кто наблюдает за экзекуцией сквозь зеркальную стену.
"Стервятники боятся смотреть в глаза", - старая индейская мудрость, памятью о детстве, о книгах, о мечтах.
Короткий поцелуй присоски вцепившейся в кожу. Темный сон, гасящий сознание. Когда-то вслед за снотворным подавался яд, останавливающий сердце - сейчас же мириады искусственных вирусов вбрасываются в кровь, вступают во взаимодействие с нейронами, меняют параметры биологических полей: "корректируют". "Рой" - так это называли в газетах. Панацея от рака. Спасение миллионам... И наказание. "Прививка добра" - заменившая казни. С каталки встает уже инвалид - человек не способный на насилие, всплеск эмоций, выброс адреналина и вместо агрессии, страшная боль скручивает преступника. Гуманно и жестоко. Нет. "Рационально"... Это самое важное.