После возвращения Даниэл не преминул поинтересоваться, где это Матей разбил себе нос, выслушал объяснения Элвиса, погрозил Матею кулаком, на чём разбирательство и закончилось. Когда все рассаживались вокруг плитки, чтобы приступить к обеду, Фредерик сел около меня.
— Всё ему неймётся, — с улыбкой сказал он, кивнув на Матея, чей распухший нос являл неплохую замену уже опавшей опухоли на губе.
— Ему же хуже.
— Есть люди, не понимающие слова «нет»…
— А вы, надо полагать, не из таких.
— Ну, смею думать, что да. Хотя… иногда, когда от этого зависит что-то очень важное, трудно просто взять и отойти в сторону. Надеюсь, вы на меня не злитесь.
— Нет, — я усмехнулась. На него и правда трудно было злиться. Хотя ещё неделю назад я думала совсем иначе.
— Помочь вам вымыть посуду, когда все доедят?
— Нет, не надо. Иначе и мне придётся потом помогать вам для равновесия.
— Я был бы совсем не против, — он широко улыбнулся. Зубы у него были ровные и белые — интересно, от природы, или работа стоматолога? Но в любом случае, улыбка у него приятная.
— Можно сказать вам комплимент?
— Ну, валяйте.
— Я впервые встречаю женщину, чьё хладнокровие не уступает её красоте.
— Не сомневаюсь, что вы большой спец по женской красоте.
— Но остальным женщинам до вас, как безобидным ужикам до королевской кобры.
Я чуть не подавилась.
— Ну и сравнения у вас!
— Это непроизвольно, — он вздохнул. — Самая опасная красота — она как медленный яд. Не поражает сразу же, а проникает исподволь — и вот уже от неё не избавишься, она всегда стоит перед глазами.
Я промолчала, не зная, что ответить. И… что это? Что за жар заливает лицо и шею? Моё хвалёное хладнокровие, ау, где ты? Или я уже забыла, чем может обернуться слепая вера в чужое дружелюбие? Быть одной, никого не любить, ни к кому не привязываться — это безопасно, особенно для таких, как я. Потому что предать может каждый, в чём я уже убедилась на собственном опыте.
Всякие там отношения — они для домашних девочек, которые никому не интересны, и худшее из несчастий, которое может с ними случится — муженёк пойдёт налево. Когда ничего не меняется и не происходит, может и можно себе позволить подпустить кого-то близко. Но у меня цена ошибки — жизнь. А уж раскисать от чужих слов и вовсе непозволительная глупость.
Я обернулась к Фредерику, собираясь холодно сказать, что мне не нравится разговор, который только что с охотой поддерживала, но он меня опередил:
— И кстати, о яде… Вы не откажетесь подумать над ещё одним деловым предложением?
— Что за предложение?
— Вы, должно быть, слышали о теракте, что был незадолго до Дня Города?
Я кивнула. Тогда СМИ подняли было шум, но он быстро сошёл на нет — взрыв на новом заводе оказался маломощным, от него почти никто не пострадал, так, нескольких бедолаг посекло осколками. Собственно, дело могли бы и вовсе замять, не случись бада-бум во время торжественного открытия этого самого завода. Там была наша мэр, и ещё целая куча народу, и когда взорвалось и загорелось, началась паника. Так что половина раненых пострадали не от осколков даже, а именно в случившейся давке. Но до смертей, насколько мне известно, не дошло.
— Вроде бы пришли к выводу, что это были происки конкурентов?
— Именно, — кивнул Фредерик. — И этот случай наводит на некоторые размышления. На наших семейных предприятиях такого ещё не случалось, слава богу, но всё когда-нибудь бывает впервые. Я хочу устроить проверку безопасности на предприятии, принадлежащем мне, а в перспективе — и на всей собственности моей семьи, а также нашей личной. И вы могли бы помочь мне выявить слабые места.
Я задумалась. А почему бы и нет, собственно? Работка не пыльная, и не всё ли равно, за что получать деньги — за то, чтобы убивать, или за то, чтобы спасать? К тому же она предполагает достаточно длительное сотрудничество, так что… не станет ли это ещё одним шажочком к исполнению моей мечты?
— Что ж, подумать не откажусь. Хотя вы должны понимать, что я всё-таки не специалист по шпионажу и даже не террорист.
— И всё же мнение профессионала может быть очень ценным. Мы обсудим всё подробно, когда вернёмся в город, хорошо?