– На перрон? Отдайте берет! – Чайка вырвал берет. – Будет вам берет, тфу билет, г-р-р-р… Чек сейчас выпишу. Хватит кричать, замолчите уже… Кто ждал, тот значит еще подождет!.. – Чайка резко обернулся. – Лида?!
– Чайка, как я рада!
Он вышел ей на встречу и смотрел прямо в лицо. Лида не сразу почувствовала, что теперь держится при Клобуке ровно, не сутулясь. Она взглянула на свои руки – они не дрожали, а раньше были как чужие. Любимые черты мальчика с красными ресницами больше не блекли и не расплывались перед глазами. Все было неразрывно связано: Чайка, Лида, Перевокзал, железная дорога и… и чемодан в руках Клобука.
Он, не обращая внимания на возмущенные оклики, взял Лиду за руку, – ладонь его была холодной и твердой – и повел за собой, при этом не слишком церемонясь с посетителями. Чайка не упускал возможности толкнуть кого–нибудь локтем, а Лида напротив уврачевалась от жестких спин.
Вышагивал он быстро и широко. Лиде пришлось даже бежать, помещение кафе, как будто искривилось и стало в несколько раз больше. Чайка пинком открыл дверь, вывел аккуратно Лиду наружу и с грохотом захлопнул дверь. Затем положил на железные скобы толстенный засов и запер всех посетителей.
– Привыкли, что я всегда на перроне, думают я им должен… Посмотрим теперь кто поедет на поезде!
– Зачем ты их запер?
– Они меня ни в грош не ставят! Смеются, что я застрял здесь… Теперь они тоже никуда не поедут.
– Это некрасиво.
– Ха, точно сказано. Ничего красивого тут нет… Ты извини, что я опоздал. Вещи собирал. Денек вообще выдался тяжелый, – пояснил Чайка, когда они, держась за руки, направились к лесной опушке.
– Сначала я пошел к Олафу, посмотреть все ли в порядке с лекарством для тебя. И ты можешь себе представить, как я удивился, обнаружив, что ты в больнице, и никакого лекарства тебе не дали!
– Ты злишься? Это я сама попросила…
Чайка провел рукой по ее косе:
– Я не сержусь, хотя досадно, что ты меня не послушалась, может даже больше чем досадно. Олаф отдал лекарство твоей сестре.
– Как она?! – с трепетом спросила Лида.
– Она уже проснулась. Но ее пока не выписали. Что ты так переполошилась, аж сердце застучало… Мне сложно смириться с тем, что ты отказалось от Двулистника Грея.
Лида опустила глаза на увесистый чемодан из коричневой кожи. Слева от них уже поднималась стена сосновых стволов. Иглы почти не пропускали свет, сквозь редкие просветы мерцали треугольники низкого розового неба. Клобук остановился у опушки. За его спиной лес казался черной зловещей пропастью, на дне которой трещали цикады.
– В кафе я заметил шляпу. Это Табула к тебе приходила?
– Да, Табула сказала, что подставила тебя…
– Подкинула.
– … да, подкинула, правда я не совсем понимаю, как. Одно ясно, это не к добру.
– Не к добру. Сердце то что стучит, боишься?
– Нет, – честно призналась Лида, – просто волновалась, сдержит ли Олаф слово. Мне все утро чудилось будто у меня не хватило сил сказать ему свою волю.
– Хватило, – весело улыбнулся Чайка, снял свои старомодные сапоги, наклонился к Лиде и расстегнул застежки на ее туфлях. Сбросив их, девочка ступила по колено в дикую мяту.
– Видишь, тут не страшно, – повернулся к ней Чайка, шагая заученным маршрутом.
– А что дальше? Там за лесом?
– Я не знаю.
– Как это?
– Ну–у, как тебе объяснить? Я никогда не рождался, поэтому не могу и умереть. Вот. Не могу выйти из леса…
– Значит я умерла?
– В общем и целом, да, – сказал Чайка, а Лида только подивилась, как он легко это сообщил.
Солнца в лесу было мало, но в небольшом овраге цвели одуванчики, как будто туча желтых бабочек опустилась на траву. А в тенях под деревьями воздух был прохладный и чистый, хоть бери его да пей. Лида никогда еще не дышала так легко.
– Тебе нравится здесь?
– Здесь? – Чайка огляделся. – Я раньше не думал об этом, но, наверное, да. Летний день, вечно юный летний день.
– Тебе совсем не интересно почему приходила Табула?
– Интересно.
– Она спрашивала, почему я отказалась от лекарства.