Домой Олаф вернулся расстроенный. Перед сном побросал вещи где попало, а ведь такой привычки за ним раньше не водилось. Теперь его любимый бардовый сюртук мятой кучей лежал на полу, а шелковый шейный платок весел на люстре, весело поблескивая вышивкой.
Протянув ногу, он не без труда вытащил из-под кровати тапки, подошел к зеркальцу со сколом и без энтузиазма побрился. Затем уселся на составленные в углу книги и стал чистить зубы. Книгами он умудрился забить все свободные закутки комнаты.
«Хорошо бы еще отвар какой выпить от мигрени. Из-за этих писем голова болит еще больше, а я их еще даже не открывал», – думал Олаф. Сторонний наблюдатель, глядя на умывшегося Олафа, описал бы его как человека приятной наружности.
Лицо у него и правда было добрым, открытым. Овальная, как и положено, голова крепилась к изящной шеи. Остальное тело было вытянутым, под стать длинным и стройным ногам. Поэтому, сидя на книгах, Олафу приходилось сильно подгибать колени. Только торчащие уши предавали его интеллигентной физиономии бестолковости.
Несмотря на юный возраст, Олаф Григер был человеком серьезным. Знал десятки языков и даже был уполномочен учить детей, служа сторожилой в Десятом отделе Патестатума. Его можно смело назвать человеком удачливым, только вот в любви Олафу никак не везло. Девушки обычно обирали его до нитки, а потом испарялись в неизвестном направлении. Хотя нет, в известном. Под венец с каким-нибудь бравым адъютантом.
Вот и Велина… Неужели ей действительно понравился тот пустоголовый щеголь в белых перчатках?
«Что-ж-ж-ж… – размышлял Олаф, встряхнув и повесив на стул помятый форменный сюртук. – Придётся сегодня обойтись без формальностей, в конце концов, я в отпуске! Можно пойти гулять даже в одном жилете без сюртука. Или даже в штатском, пусть скажут, что я бунтарь».
В этот момент, кто-то прошел мимо окна, затем раздался звонок в парадную дверь. Это молочник пришел к хозяйке, значит уже семь утра.
Время пришло! Испытав странный трепет, Олаф вскрыл письмо с красной печатью, означавшей высокую секретность. Там сообщалось следующее:
«Уважаемый Господин Григер, ждем вас сегодня не позднее 11:00 в Патестатуме, колокольная башня, кабинет 303. Надеемся на вашу помощь и просим прощенья за беспокойство в ваш отпуск. Первый отдел (Склавния), главный следователь Спэк.»
И приписка другим почерком:
«Вы у нас сторожила особый, потому билет не прилагаю. Нарисуйте сами!»
Олаф с досадой отбросил письмо на кровать и спешно снял с люстры голубой шарф. Набросил шарф на шею, достал из комода жилет с серебряными пуговицами в два ряда, и обул высокие сапоги.
Одевшись, он со скрипом выдвинув из стола секретный ящик, вытащил три деревянные таблички. На каждой имелась своя спираль с соответствующими значениями: «Дом», «Патестатум», «Бел». Прихватил он и пухлый сверток в хрустящей аптечной бумаге.
Модным саквояжем Олаф не успел обзавестись, потому сунул таблички прямо в карман брюк. И, не теряя времени даром, разломил табличку «Бел». Так он в мгновение ока очутился на садовой лужайке напротив аккуратного одноэтажного дома. На серой крыше каменной постройки, поскрипывая, вертелся флигель в виде бычьей головы с обломанным рогом. Пронаблюдав, как голова обернулась вокруг себя дважды, Олаф поправил очки и постучал молоточком в дверь. В ожидании пока его впустят в дом, он оглядел сад. Розовые кусты аккуратно подстрижены, газон свежий и зеленый, корзина для почты пуста. Стало даже не по себе от такой идиллии. Спустя минуту дверь отпер мужчина лет сорока и хмуро поглядел на Олафа.
– Белояр, с каких пор ты стрижешь кусты? – Осведомился Олаф, проходя в прохладную гостиную.
– Это Велина. Она с чего-то взяла, будто должна заботиться обо мне… Нам наверх, МакАллин еще плох.
Вдвоем они быстро прошли гостиную и поднялись по широкой лестнице на чердак, где Белояр принимал пациентов.