Белояр ждал его в гостиной – спартанского вида просторной комнате. Здесь было самое необходимое: стол, диван, кресло, антресоль, подвешенные на крючки фармацевтические таблицы. На стене доктор заботливо разместил жуткие анатомические плакаты. Причем иллюстрировали они не только строение человеческого тела, но внутреннее устройство совсем уж диковинных существ: треногих, рогатых, хвостатых…. Эти хвостатые были для Олафа особенно неприятны.
В общем, дом Белояра будто кричал: «Мой хозяин – безумный доктор!»
– Послушай, – начал Белояр вкрадчиво, – порошки… порошки ты взял на Скупке в Ятребской Цирюльне?
– Да, – Олаф сел за стол, облокотился на локти.
– Ты вернулся туда, потому что МакАллин попросил? Или были другие причины?
– Спасти товарища - это разве недостаточно весомый повод? – Олаф откинул голову назад.
– В твоем положении нет достойной причины возвращаться на Скупку, Григер. Ты молод, и я вижу, склонен к безрассудным поступкам.
Олаф отпил из стоявшего на столе стакана, там был остывший кофе.
– Письмо, о котором я говорил в кабинете, – напомнил он. – На нем золотая печать.
– Родовой Круг?
– Да. Не знаю, чего они от меня хотят, – Олаф пожал плечами и понадеялся, что выглядит достаточно расслабленным, потому что по мере того, как стрелки приближались к 11:00, его все сильнее одолевала робость.
– На встречу пойдешь так?
– А что такое? – Возмутился Олаф, но про себя признал, Белояр был прав. Стоило позаботиться о форме.
– Рубашку мою возьмешь?
Олаф смерил доктора взглядом и, не увидев в нем насмешки, согласился. И когда доктор предоставил новую рубашку, она превзошла самые смелые ожидания Олафа. Ослепительно белая, накрахмаленная, с аккуратными пуговицами! Переодевшись на чердаке и застегнув жилет, Олаф посмотрел на себя в зеркало. Он и без того выглядел моложе своих двадцати двух (толстые линзы очков и торчащие уши предавали ему действительно мальчишечий вид), а в рубашке Белояра он даже самому себе казался меньше и худее обычного.
– Закатай рукава, – сдерживая смех, процедил Белояр, когда Олаф спустился в гостиную. – И галстук толком завяжи, что ты в самом деле?! Рукава закатай, закатай! Если спросят, спишешь на жару. Всё-таки июль…Тебе пора. Без пяти одиннадцать.
– Слушай, я конечно пойду сейчас в Патестатум, да. И если нужно будет, с лекарствами помогу, только попроси…
Олаф сделал паузу и затем на одном дыхании выпалил:
– Ты Велине не говори, что я возвращался на Скупку, тем более к цирюльнику. Он жук! Что она обо мне подумает?
– Она? Олаф, ты не о медсестричке думай, а о предстоящей встрече. Не каждый день такое начальство на ковёр вызывает, – раздраженно заметил Белояр.
–И все-таки!
– Не скажу, – кивнул доктор.
Олаф сломал табличку со спиралью «Патестатум» и за секунду оказался в людной канцелярии, где его поймали под руки и без лишних объяснений проводили в другое крыло замка. Олаф и отдышаться не успел, так все быстро произошло.
Конвой оставил его в светлом проходе между двумя гостиными, где толпились почтенные господа в черных пиджаках с красными галунами. На груди у них блестели золотые брошки «РК». Кроме строгих господ здесь были и сторожилы, люди совсем другого толка, такие же, как Олаф, в форменных сюртуках. Собравшиеся с неприязнью поглядывали друг на друга. Олаф устроился в кресле с шелковой обивкой и ждал, что же будет дальше, отметив про себя, что угнетающая атмосфера только усиливает тревогу, ведь зачем он здесь по-прежнему оставалось не ясно.
Впереди высилась широкая дубовая дверь с витыми ручками, из-за которой иногда выходили перепуганные господа. Последний такой, насмерть перепуганный сторожила в зеленом сюртуке, вышел около часа назад. Между тем атмосфера всеобщей ненависти превращала ожидание в вечную пытку.
Единственный, кто оставался добродушно спокоен и вызывал к себе симпатию – был мужчина в помятой шляпе-котелке с круглым блокнотом в руках и короткой каштановой бородкой. По тому, как увлеченно этот господин записывал свои наблюдения, Олаф сделал вывод, что перед ним журналист.
Тут бородатый поднял глаза, замер на мгновенье, прислушиваясь к разговорам, и направился прямо к Олафу.