Выбрать главу

Лида поторопилась прочь, стараясь не смотреть на бурые пятна разрезанных птиц.

Она прошла дальше и оказалась в зале с широкой и длинной лестницей. Ступени у нее были черные, чугунные, а перила полированные и деревянные. В просторном холе перед лестницей в витринах покоились белые крылья, а на стенах висели картины. Художника, очевидно, интересовали только чайки. На картинах птицы были большие и маленькие, в масле, и в карандаше, и в акварели. Попадались и неумелые детские рисунки… Море и чайки!

Насмотревшись вдоволь, Лида обратила внимание на то, что в музее она теперь не одна. Вокруг картин кучками собрались и бормотали посетители. Более того, народ все прибывал и прибывал. Их стало так много, что Лиде пришлось протискиваться сквозь толстые и худые тела мужчин и женщин. Они не обращали на Лиду никакого внимания, только шевелили губами, как во сне.

– Послушайте, остановите наплыв посетителей, в музее нет места, – обратилась Лида к пожилой даме–смотрителю, но та даже не обернулась. Сидела на стуле в углу и глядела в потолок, задрав голову.

Тогда Лида хотела позвать смотрительницу, но на именной табличке написано было только: «костёр, 30.09.1249». И никакого имени. Лида привычным жестом потянулась поправить бандану, но нащупала пышные длинные волосы. Она растерянно ощупала голову и отошла подальше к огромному пейзажу, где светилось лазурное небо, кружили чайки, и плескалось черное как чернила море. На ровном пляже росли пальмы диковинными фруктами. Лида невольно залюбовалась, продолжая трогать мягкие волосы.

– Здесь совсем нет места! – Воскликнул кто–то неподалеку, обращаясь к Лиде.

Стоило больших трудов оторвать взгляд от побережья и обернуться. На Лиду глядела мадмуазель, именно мадмуазель, облаченная в элегантное чёрное платье по моде 50–х годов XX века. Глаза ее скрывала шляпа с широкими полями. Она была похожа на модель из старых французских журналов, и талия у нее была такой тонкой, будто вот-вот переломится пополам. В руках особа держала желтый билет.

«Такие выдают в электричках, - подумала Лида, глядя на билет, - но в Благовещенске нет электричек…»

– Это всё сон, они скоро уйдут,– сказала мадмуазель и взмахнула клочком бумаги, как веером. Она прочла надпись на билете: «Кольцевой маршрут. Станция "Залиния"».

– И как скоро они «скоро» уйдут?! Мест уже нет! Сейчас станет нечем дышать, – возмутилась Лида.

– А вы давно ждете, да? У вас есть билет? – Осведомилась дама, опустив голову, так чтобы полы шляпы бросили на ее лице больше тени. – Впрочем, не важно, поезд прибыл на перрон. Я умываю руки.

– Э-э-э… Я жду? – начала Лида, но дама в красивой шляпе уже не слушала. Она слилась с толпой, сонно двинувшейся к выходу. Люди действительно довольно быстро стали расходиться.

В доли секунд залы опустели, и в галерее воцарилась оглушающая тишина. Только сквозь холст на стене доносился звук морского прибоя. Лида, уставившись на нарисованные волны, почувствовала – они как настоящие накатывают на берег. Картина была живой. Лида, не помня себя от волнения, протянула руку и коснулась воды. Пальцы намокли! Она стянула мокрую перчатку и еще раз дотронулась до морской глади. Сомнений не было, картина ее приглашает в себя.

Лида огляделась по сторонам, не смотрит ли кто?

Она потянулась в картину, но тут из соседнего зала раздался голос смотрителя. Бабушка с табличкой «костёр» строго обращалась к Лиде, продолжая глядеть в потолок:

– Вы почему не уходите?

– Я жду, – машинально ответила Лида, одёрнув руку.

– Ах, ждешь… – протянула старушка. – Ну, жди, скоро уже. А нам то, что… Сам Авсе́нь–угодник приходи, мы и того не разглядим, и под бока натолкаем. «Сторонись, дескать, наше дело правое», – говорила старушка скрипуче, встала, и зашаркала в глубь музея. – Не взыщи, девочка, болтаю я всё, играю.

Когда смотрительница ушла, Лида опять протянула руку в картину и опустила пальцы в горячий, мягкий песок. Покатала по ладони солнечные песчинки.

– Не может быть! – Тихо рассмеялась она.

– Мы все, как ты. Не взыщи, я просто играю. Он, я, такие же, как ты, точно… – удаляясь, бормотала пожилая смотрительница. – Где всем плакать, мы смеёмся… Ааа, вот и он, пришел!