Олаф тоже не заметил охранника, но кажется не испугался. Конвойный сказал ему несколько непонятных фраз и вопросительно уставился на Лиду. Она чуть отодвинула стул, а потом и вовсе пересела поближе к Олафу.
– Этот господин утверждает, что ты хочешь о чем–то поговорить с родителями Ростиха.
– Откуда он узнал? – с дикими глазами спросила Лида. – И как он так подкрался, что я не заметила?
– Я же объяснял. Ты не сможешь его заметить, если он этого не хочет, – вздохнул снисходительно Олаф.
– Как это? – шепнула Лида, не поверив. – Такого не может быть!
– Просто будешь погружена в свои мысли и все. Знаешь, как это бывает? Задумаешься и ничего не видишь перед носом, как в тумане бродишь… Обычное дело.
– Ничего себе обычное!
Конвойный прокашлялся, напоминая о себе.
– Не заставляй его ждать, – поторопил Олаф.
Этот человек в платке пугал Лиду. И стоило ей подумать об этом, как конвойный сдернул с лица красную тряпку и широко улыбнулся. Это был вполне себе приятный молодой мужчина с худощавым лицом, покрытым легкой щетиной. Совсем не страшный.
– Он, наверное, ошибся, – шепнула она Олафу, – я не знаю, что он хочет…
Лида попыталась оттянуть момент объяснения с Никишовыми, потому что так и не придумала как правильно убедить их привести Клобука на священный суд очага.
– Нет, Лида. Эти люди не ошибаются, – прищурился Олаф, – что ты задумала?
«Ну что ж, деваться некуда. Скажу, как есть!» – решила Лида.
– Господин, я действительно хочу поговорить с отцом Ростиха. Это очень важно, и, кажется, не ждет отлагательств.
Олаф чуть не выронил чашку из рук. Он успел отставить стокан, чтобы не облиться. Бульон пролился на пол. Олаф быстро перевел смелую речь девочки и, когда конвойный вышел, бросился вытирать бульон.
– Что значит – не требует отлагательств? – возмутился он, вытирая пятно с пола. – Ты что опять за свое, что за секреты? – Олаф выглянул из–под стола. – С этими людьми нельзя шутить.
– Я серьезна, как никогда!
– «Как никогда…» – эхом повторил Олаф.
Он не успел договорить. В сопровождении конвойного на кухню прошел отец Ростиха. Лицо у него было круглое и румяное, а глаза добрые. Он показался Лиде приятным человеком. В шелковом галстуке блестела золотая спиральная брошь. Ростих был очень похож на отца, и ей казалось странным, что при таком заметном сходстве они не ладят.
Никишов посмотрел на Лиду с немым вопросом, а потом с присвистом произнес:
– Дрёбелый вечесер, – акцент у него был сильнее, чем у Ростиха.
– Добрый, – неловко привстала девочка, не зная с чего начать, – мне надо поговорить с вами… о Клобуке… и свитке…
В красивых глазах господина Никишова промелькнул ужас. Всего на мгновенье, но Лида это заметила. Она уже научилась угадывать мелкие перемены в настроении жителей Гардарики. И не такому научишься, когда кроме догадок и уловок нет других способов понимать иностранцев.
Никишов повернулся к Олафу, с видом робкого человека, которого застали врасплох. Олаф в ответ перевел слова Лиды, чтобы между папой Ростиха и девочкой не осталось недопонимания.
– Я готов вас выслушать, госпожа Минакова, – ответил Никишов, расправив плечи. Акцент почти пропал, и Лида догадалась, что сначала господин Никишов дурил ее с Олафом. После чего господин из РК отпустил охрану. Конвойный отступил в тень и пропал. Да так, будто тень растворила его в себе.
– Сегодня ночью я говорила с Чайкой, и мы подумали, что можно было бы…
– Лида, – шепнул ей Олаф, явно робевший перед статным господином, – говори по делу. Не мямли.
– В общем, мы с Клобуком просим вас пустить нас на суд хранителей. У нас есть план.
– Олаф повторил ее слова, на что господин Никишов поднял руку, остановив переводчика.
– Правильно ли я понял вас? Вы хотите попасть в обитель Очага? Вы? И Клобук?
– Да.
– И зачем же, позвольте спросить?
– Лида ты сума сошла! – ужаснулся Олаф.
– Нет! – воскликнула Лида. – Тот, кто прикасался к свитку должен увидеть Клобука. Чайка согласен предстать перед очагом, чтобы указать на вора.