Господин Никишов прошелся по кухне в раздумьях и уперся руками в подоконник, отвернувшись от всех. Повисло тяжелое молчание, слышно было только как тихо переговариваются Велина и мама Ростиха в гостиной. Олаф достал из кармана очки, нацепил их на нос и поглядел на Лиду как на незнакомку.
– Это невозможно, – наконец ответил Никишов.
Лида не поверила своим ушам. Невозможно!? Что это значит? Как он мог отказать?
– Почему? – воскликнула Лида слишком громко. Никишов не обернулся. Но она видела, как он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
– Почему? Ведь Чайка согласился вам помочь! Неужели и вправду только Клобуки хотят вернуть свиток? Почему вы отказали? Вы даже ни с кем не посоветовались! Как вы не можете понять…
Лида так разозлилась, что уже не могла остановиться и продолжала кричать.
Олаф послушно переводил. При этом лицо переводчика было таким рассеянным, словно он забыл, где находится. Выслушав тираду, Никишов поправил галстук и, не сказав ни слова, направился к выходу.
– Стойте! – закричала ему вслед Лида. – А своего отца от страшной кары вы спасти не хотите? Что его ждет? Смерть? Изгнание? Может Ростих прав и на участь старого хранителя всем наплевать!
В этот момент Олаф не сдержался и стукнул по столу кулаком, заставив Лиду остановится.
– Замолчи! – прикрикнул он на нее.
Никишов так и не обернувшись ушел.
– Зачем ты все это наговорила? Ты ничего не знаешь о ситуации в Круге, ни–че–го! – разозлился Олаф.
– Вы тоже! А я должна вернуть свиток.
– Только, чтобы угодить Клобуку?!
– Вы прекрасно знаете, что не только поэтому. И я права. Этому человеку все равно… – Лида махнула рукой в сторону гостиной, куда удалился Никишов. – Он сделал не все, чтобы помочь своему отцу, я знаю! Он плохо старался.
– Господи, девочка, да откуда в тебе столько ненависти? Зачем заставлять Никишова решать кому жить: тебе или старому хранителю? Ты совсем ничего не знаешь о семье Ростиха.
– Я точно знаю, только что этот Никишов подписал смертный приговор своему отцу.
– Так нельзя, Лида. Возвращайся к себе, – лицо Олафа исказила гримаса разочарования.
Лида уже хотела уйти, когда в кухню вернулся конвойный. Он сказал что–то Олафу и тихо исчез, разломив деревянный билет.
Дальше события разворачивались стремительно. Лиду попросили переодеться в брюки и блузу, потом Олаф протянул ей табличку и вместе они перенеслись в темный коридор. Из–под земли доносились заунывные песни. На это Олаф не обращал никакого внимания. Он крепко держал Лиду за руку, чтобы она не отставала, и быстро–быстро шагал вперед. Кажется, он больше на нее не злился.
– Все будет хорошо, поняла? Чтобы не случилось, я рядом, – повторял он.
– Это вы мне или себе говорите? Впрочем, можете не отвечать… Где мы?
– В Десятом отделе, на острове Рогервик. Здесь я служу.
– Это очень далеко?
– Это на краю карты Гардарики, в районе Канады. Здесь у нас холодное море.
Они вошли в большой круглый зал с квадратными арками. Шаги эхом отзывались от пола. Лида ощутила аромат кедрача и хлеба. Олаф постучал в небольшую дверь и втолкнул ее в комнату, где стены были завешаны деревянными билетами.
Дедушка с длинной трубкой во рту, которая и курилась дымом с запахом кедрача, протянул Олафу несколько табличек. Они перекинулись парой слов, после чего Олаф притворно улыбнулся и повел Лиду дальше к длинной лестнице.
– Это тоже замок?
– Да, он врастает в скалу.
– Почему тут никого нет? Может вы меня в тюрьму ведете?
Олаф выругался:
– Это начинает надоедать. Прекрати пожалуйста считать, будто я только и думаю, как бы предать тебя.
– Простите, – сконфузилась Лида.
– Здесь есть сторожилы, но их мало. Дети разъехались домой. К том же сейчас около четырех утра, все спят. Ну вот и все, пришли. Мы в моем кабинете.
Олаф усадил Лиду на кресло, а сам уселся за стол и стал перебирать документы.
– Что сказал тот конвойный? Никишов согласился?
– Да. Он сказал ждать решения старейшин здесь в канцелярии Десятого отдела. И оставил это дело под мою ответственность. Нужно сообщить моему начальнику и скорее… – он зарылся в бумаги.