Обвела взглядом комнату. Атмосфера угнетала. Учебников на столе почти не видно из-под косметики, на спинке единственного стула – ворох одежды. Дверца шкафа открыта, полотенце, которое я на нее повесила, свалилось на пол. И волосы… повсюду! Стоит случиться сквозняку, и они, точно перекати поле, устремятся к свободе из этой обители пыли.
Несмотря на одержимость Тины чистотой, нас с Райли она сразу предупредила: сделать из нее домработницу не выйдет. И если за порядком на общей территории Беар, стиснув зубы, следила, то уборка наших комнат оставалась на совести каждого. Раз я решила не выходить из дома, почему бы не бросить вызов энтропии. Снова. В конце концов, не дело жить в свинарнике.
Прошлась по квартире. Тихо. Дверь в комнату Тины открыта, ее самой нет. Тихонько постучала к Райли.
– Сплю! – донеслось оттуда.
Ладно, займусь уборкой, пока Рай не встанет, а потом придумаем что-нибудь повеселей.
Сама не заметила, как увлеклась сортировкой вещей и охотой за мусором в труднодоступных местах. Приятно было не думать ни о чем, кроме того, что свежевыстиранные майки пахнут цветочным кондиционером.
Летая по квартире и стараясь по возможности не шуметь, я начинала понимать Тину. Невероятно, как начищенный до блеска унитаз способствует взлету самооценки. Недаром его называют лицом хозяйки. Стоп! Попахивает безумием.
Несмотря на абсурдность ситуации, я чувствовала, как вместе с грязной водой в трубу вылетают мои тревоги и скверное настроение. Вот она, круговерть жизни, и прямо сейчас я ее созерцаю. Метафорически…
Бодрый стук в дверь сбил с философского настроя.
– Нашлась, пропажа! – не дожидаясь приглашения, Марек шагнул через порог.
– Куда в ботинках?! Я только пол вымыла, – легонько хлопнула его ладошкой по спине. – И говори потише, Райли спит.
– Шальная императрица снова гуляла ночь напролет? – предположил он нарочито громко.
Марек никогда не одобрял нашу с Райли дружбу, но со временем смирился. Так взаимная неприязнь вынужденно перетекла в вежливый нейтралитет. Несмотря на это, он не упускал возможности покритиковать образ жизни Лиссы. И всегда находил, к чему придраться. В его интерпретации оптимизм обращался безрассудством, кокетство свидетельствовало о распущенности, а интерес к моде, косметике и книгам о любви приравнивался к непроходимой глупости. Порой мне казалось, что Марек видит не Райли, а ее отражение в кривом зеркале.
– А вот и не угадал, она заболела, – надеюсь, ему станет стыдно.
Друг только плечами пожал. Даже маску сочувствия нацепить не попытался. Спасибо, хоть откровенного злорадства не выразил.
По правде, ссориться не было никакого желания. Утреннее одиночество мне порядком надоело, тем более я действительно была рада видеть друга.
Разувшись, Марек пошел на кухню, прихватив с собой бумажный сверток, который принес.
– Давно не виделись, я почти забыл, как ты выглядишь. Думаю, что за девчонка открыла мне дверь, – пошутил он. – А тебе идет. Я про волосы.
Кто бы сомневался. Мой блонд ему никогда не нравился. В свое время Марек долго сокрушался, что я променяла шоколад, так он называл мой натуральный цвет, на шевелюру старушки. Никакие разговоры про «благородный пепельный» оттенок, чрезвычайно модный не только в этом сезоне, но и во все времена, его не переубедили.
«Это серый! – орал он. – Хватит называть его стальным. Никакого благородства и аристократичности он тебе не придает, разве что пару десятков лет»
Друг сбавил обороты, когда узнал, что изменения временные и проявляются только под действием настойки. Правда, еще какое-то время бухтел, что не стал бы доверять мою голову студенткам с «бытового». Даже пытался всучить мне деньги на настоящего куафера, магического парикмахера. Но я решительно отказалась, несмотря на одобрительную пантомиму Райли.
Сегодня я не пользовалась настойкой. Во-первых, ее осталось немного, а из дома я выходить не собиралась. Во-вторых, раз в ситуации с Гаем выяснилось, что дело совсем не во внешности, возможно, от нее состоит отказаться совсем. Сэкономленные деньги лишними не будут.