Пролог
За три года до основных событий.
Стояло знойное летнее утро. Солнце медленно подходило к своему зениту, опаляя все, что только могло попасться ему на пути. Казалось, только выйдешь на улицу, — и сразу расплавишься, сваришься, отправишься к праотцам. И от зноя не было спасения. Порой какая-нибудь баба выходила во двор, поднимала голову и смотрела: не видать ли хоть немного облаков, способных дать дождь? Не принесет ли шальной ветер какую-нибудь маленькую тучку?
Так текла жизнь этим летом в старом Нелидцком, маленькой деревушке на окраине исконно человеческого королевства.
Порой деревушку, стоящую на торговом пути, посещали оборотни. И тогда народ собирался на площадь, не столько прикупить что-то у купцов, сколько показать себя. Девушки же искали женихов — поймать в любовные сети оборотня считалось хорошей удачей. Однако сейчас жители Нелидцкого собрались по совершенно другому поводу.
В самой середине площади на коленях сидела молодая женщина. Она была больше похожа на подростка, только вошедшего в свою красу: маленькая округлившаяся грудь, ладные бедра. Голова с распущенными густыми черными волосами низко опущена. Одежды на женщине не было.
— Простоволосая, без ремешка для косы! — воскликнул с презрением какой-то мужчина, поджав губы. Впрочем, сама пленница этого не видела.
Какая-то сердобольная баба робко накинула на голое тело свой огромный платок, однако страж нагой девицы так на нее посмотрел, что бабенка решила ретироваться и забрать свое имущество. Девушка же подняла свои карие глаза, полные слез. Народ ахнул: по правой щеке от самого глаза, чудом его не задев, к подбородку шел огромный кровоточащий порез. Такой могла оставить только боевая плеть служителей Святой Четверки.
Что же сделала эта женщина? В чем был её грех? Своровала ли она собственность храма? Или занималась продажей своего тела? Ответ на этот вопрос знал лишь один человек — преподобный Гавриил.
— Сыновья и дочери мои! — пафосно начал он, оглядывая внимательным взглядом толпу и возводя руки к нему. — Перед лицом Святого Квартета: Матери Олеси Предоброй, Отца Олега Всевидящего, Сына Озима Справедливого и Дочери Ожеги Милосердной, узрите же эту грешницу!
Преподобный вновь сделал паузу, отмечая про себя, кто сочувствовал ей. Выводы, однако, были неутешительные, поскольку народ так и не понял, в чем же состоит грех этой коленопреклонной особы.
— Все мы знаем, что Святая Четверка презирает любую магию на землях Её. И все мы видели скрижаль, на которой высечено самое главное правило: никакого колдовства! Лада, дочь Владислава, сегодня на рассвете была поймана именно за ворожбой! И к вечеру будет сожжена на костре, дабы очистить душу её и вымолить прощение у Квартета Отцов и Матерей наших!
А вот теперь все случилось именно то, на что и рассчитывал Гавриил.
Толпа отшатнулась и осенила себя защитным знаком Квартета. Бабы ахнули и прижали к себе вездесущих детей, которые так и норовили подойти к ведьме. Больше никто не стремился помогать сидящей на коленях колдунье. Предложившая ей платок женщина вскричала и сорвала с себя ткань, выкинув его на пыльную дорогу и потоптав сверху, видимо, чтобы и её не обвинили в чем-нибудь, а после не сожгли.
Преподобный Гавриил сцедил в кулак довольную улыбку и вновь взглянул на ведьму. Из её глаза скатилась одинокая слеза, но тут же смешалась с кровью из пореза. Должно быть, это причинило боль, потому что девушка едва заметно поморщилась и зашипела. Гавриил почувствовал, как к его мужскому достоинству вновь приливает кровь, наполняя тело желанием.
Он не сказал толпе, что обвинение было ложным. Что ведьма, стоящая сейчас на коленях, вовсе и не колдовала, а варила самый обыкновенный целебный отвар. Что донесла на нее та, кому она доверилась. И что после ареста оклеветанную пустили по кругу.
— Поднимись, дитя мое, — произнес он сурово, но в голосе прорезались и мурлыкающие, не предвещающие ничего хорошего нотки. Лада выполнила его требование, гордо подняв подбородок и смотря прямо в глаза мужчине. На ребрах красовались синяки, а на внутренней стороне бедер — размазанная кровь, подарок от четырёх стражников. Удивительно, как она еще на ногах стояла. Преподобный вновь заворожено уставился на маленькую грудь, и знахарка невольно прикрыла её руками, связанными спереди.
— Ты признана виновной, и казнь твоя состоится на закате. Есть ли что-то, что ты можешь сказать в свое оправдание? — Женщина недолго помолчала и плюнула Гавриилу под ноги.
— Быть может, меня и обвинили в колдовстве. Да только если моя душа будет гореть на вашем костре, Вы, преподобный, сгорите вместе со мной от желания и отсутствия возможности его удовлетворить. Я клянусь вам всеми вашими богами, честной народ, если я выживу, — а я выживу, — моя месть будет страшна! — Она выкрикнула эти слова и опустила руки, словно больше ничего не боялась: