И неожиданно понимаю: да, стоит.
По щеке скатилась слеза. Пожалуй, это было самое любимое мое воспоминание.
Богдан сдержал слово: уже к вечеру у меня появилась книга. Тогда я еще назвала её «куском бумаги, неспособным дать что-то хозяйке», потому что после бабушкиной переключиться на такую, полупустую, я не могла. Но пришлось, я справилась, став лучшей в округе.
А еще он построил мне мой дом. Маленький, но самый лучший. Каждый гвоздь здесь забит с необычайной добротой (это от Богдана) и с огромной любовью (это от меня). Так что да, я была счастлива.
За те три года, что я жила здесь, Богдан стал мне другом. Пожалуй, влюбилась я только через год после поселения. Он бывал у меня довольно часто, принося немного денег и поддерживая уже уставшую от вечной нищеты меня. Все было замечательно до одного случая.
И я догадывалась, что следующим зелье покажет именно его.
***
Зима выдалась невероятно суровой. Я уже неделю сижу на одной воде: снегу, растопленном на печке. Впрочем, печка уже два дня холодная, ведь у меня нет возможности выйти и набрать дров: метель воет и не утихает.
От голода сводит живот. Наполнить его нечем, увы.
И у меня нет сил встать и открыть дверь, по которой барабанят уже пять минут.
— Женщина, ну ты вообще обленилась. — Богдан, как и всегда, после небольших церемоний позволяет себе войти самостоятельно.
Он наполовину раздет, вероятно, только перекидывался в звериную ипостась. Но сейчас меня это не интересует, я сижу, обхватив живот руками.
— А у тебя есть что-нибудь покушать? — голос звучит жалко, но лучше так, чем сидеть голодной.
Богдан хмурится.
— А сама ты что делала? Нет бы летом за припасы взяться. Лентяйка. Тебе все же девятнадцать, а не пять лет.
Однако он глубоко вздыхает и вытаскивает из-за пазухи рубашки буханку черного хлеба. Холодного, уже жесткого, но вкусного. И я вгрызаюсь в него, не обращая внимания на приличия и все еще ворчащего Богдана.
А оборотень садится рядом, привлекая меня к себе. Да, так намного теплее, поэтому я тоже обхватываю его за талию руками и ногами. Греюсь.
— Ты такой горячий, — шепчу, довольно жмурясь. Я сижу на его коленях, но полностью доверяю. Он — лучший, он не обидит.
— Замуж тебе пора, — вздыхает Богдан и… тянется к моим губам.
Я отшатываюсь, не понимая, что он хочет сделать. Мне страшно. В голове всплывает воспоминание о четырех стражников.
Из моей руки хлеб выпадает и катится куда-то по холодную печь. Я уверена, глаза сейчас огромные, в них уже появляется пелена слез. А Богдан хмурится и ничего не понимает, вновь тянется ко мне, его рука забирается под платье, скользит по бедру. И я ударяю его по щеке.
— Что ты творишь? — кричит он, вскакивая следом за мной. Дотрагивается до щеки рукой. Моя ладонь горит.
Но я молчу, не находя слов для ответа.
— Ты нормальная?! — Крик бьет по ушам, но мне всё равно жутко. И я понимаю, что, несмотря на всю мою симпатию, почти любовь, мне всё равно страшно.
А Богдан резко успокаивается, поднимает хлеб. Сдувает паутину кладет на стол. И молча уходит, хлопнув дверью.
Да. После этой истории он не разговаривал со мной неделю. Да я и не могла прийти: метель не утихала.
За эту неделю я поняла, что люблю его. Сильно, но не настолько, чтобы предложить жениться на мне. И я начала наблюдать за ним издалека. Выходить из леса и появляться в деревне, на ярмарке, чтобы увидеть того, кто больше ко мне не приходил.
Я не понимала его логики. Не понимала, почему он обиделся. Но от предательства было больно. Впрочем, как и сейчас.
Вздохнула, глядя на чай. Захотелось плакать. Что я, собственно, и сделала, вспоминая о том подслушанном разговоре Богдана и Вадима в таверне.
***
До заката меня преследовали воспоминания о моих встречах с Вадимом в Обрберге. Подумать только, их было так много! И я переживала их вновь и вновь, пока наконец не добралась до самого нужного. Самого важного.
Мы пьем молча уже полчаса. За это время я успеваю успокоиться и не испытываю той боли, что не отпускала после встречи с бабушкой. Вадим тоже заметно веселеет, это видно по блеску в глазах.
А я слышу нежные переливы скрипки. Пока только её, но вскоре вступают и легкие ударные в виде небольшого треугольника совместно с нежными аккордами фортепиано. И от нежности мелодии у меня сносит голову.
Я подскакиваю с места и тяну Вадима за собой, прося подарить мне страсть мелодичного танца.